Виктор САВЧЕНКО
ДЕТИ МАРДУКА
Фантастический роман-триллер
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МЕСТЬ ВАВИЛОНСКИХ ЖРЕЦОВ
1
В Одессу я приехал в начале июня. Моя сестра ужаснулась, когда я отнял от лица носовой платок, которым прикрывался.
— Не переживай, — успокоил ее. — Уже пошло на поправку. Говорят, Куяльник ускорит.
...Лиман с двух сторон окружен холмами, на одном из которых — аэродром для спортсменов-авиаторов и парашютистов, с противоположной раскинулся район Одессы, где в одной из высотных зданий живет мой друг — писатель Алексей Ризченко.
Я не выдерживал в холодной воде и четверти часа, и, напекшись на солнце, снова и снова заходил, отыскивал ногами грязь, поднимал ее со дна и накладывал маски. От нее исходил запах тины, она имела черный цвет, и уже через час, высохнув, становилась серо-зеленой. Это был бы обычный пляж, если бы не черные фигуры тех, кто вымазался с головы до пят.
— А где болота можно набрать? — послышался женский голос.
Это были супруги в пляжных костюмах с мальчиком лет семи.
— Здесь это называют грязью, — улыбнулся я, отведя глаза от газеты, которую читал. — Она повсюду. Зайдите в воду и почувствуете ее ногами.
Женщина посмотрела на мою черную маску и сказала:
— Да? Так это здесь я могу стать красивой?
У нее была изящная фигура, нежное, словно бархатное, тело и обольстительное лицо.
— Куда вам еще дальше красиветь! — вырвалось у меня.
На ее лице мелькнуло чувство благодарности. Ее же муж — брюнет, несколько при теле, и, пожалуй, старше ее — окинул меня настороженным взглядом.
Они положили на траву свои пожитки и пошли в воду. Шли в ту сторону, где над гребешками волн выступали столбцы, а на них сидели чайки. Там когда-то был мост, который доходил почти до середины лимана. По нему вывозили грязь для всей Российской империи. Теперь виднелись только остатки деревянных столбцов.
В том месте, где лиман переходил в небо, я увидел продолговатый предмет, похожий на гребень, зубцы которого двигались. Казалось, что от горизонта в сторону берега плыло странное существо. С появлением этого видения кто-то стал говорить мне старческим голосом: «И увидел я выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: а на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные». Слова эти произносил сам автор. Это было начало метафоры, в которую он — автор укутал когда-то свое великое пророчество, и с которой началось постижение мной «Апокалипсиса». Я снял солнцезащитные очки и на месте «гребня» распознал контуры баркаса с людьми, которые с помощью каких-то приспособлений черпали со дна грязь. Тогда, когда я приступил к разгадыванию пророчества, глаза мои также смотрели сквозь очки с черными стеклами. Я их снял тогда и поныне хожу без них. Точнее сказать, они становились все прозрачнее, чем большее количество раз я перечитывал тот же текст. Десять, двадцать, тридцать раз, прежде чем началось просветление «стекол». Это продолжалось годами, пока я не нашел код числа зверя. Уже потом, когда первый всплеск озарения сменился кропотливым трудом с литературными источниками, включая оккультные, я стал все больше и больше находить подтверждений своим видениям. В том числе и тем, что за словом «зверь» прячется имперская власть, за словом «рог» — собственно вертикаль этноса, а «море» означает многонациональное население империи. Подставив в метафору Иоанна Богослова эти слова, я прочитал: «И я видел власть, которая выходила из людей великой империи, она состояла из десяти этнических властей и имела семь соправителей — противников христианской веры». После этого я пошел дальше в дешифровке пророчества. В стихе третьем этой же — тринадцатой главы сказано: «одна из голов его как бы смертельно была ранена; но эта рана смертельная исцелилась. И удивлялась вся земля, следя за зверем». То есть на одного из семи соправителей новой власти было совершено покушение, но он выздоровел. В оккультизме слово «земля» означает население, поскольку существует еще одно — небесное население. Поэтому земные люди удивлялись, наблюдая за действиями новой власти. «И даны были ему («зверью») уста, говорящие гордо и богохульно. И дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы богохулить имя Его, и жилище его, и тех, кто на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить. И дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем». Поскольку «Апокалипсис» написал апостол Иисуса Христа, то речь идет о христианстве. Итак, новая власть повела войну на уничтожение веры Христовой и победила. И действовала она сорок два месяца, то есть три с половиной года.
Когда и где это произошло?
В тысяча девятьсот семнадцатом году в православной и одновременно крупнейшей мировой империи — России вспыхнула революция, вследствие которой возникла большевистская власть, возглавляемая семью сопредседателями, а именно: Лениным, Троцким, Сталиным, Дзержинским, Зиновьевым, Каменевым, Свердловым. Это и есть семь «глав зверя». Все, кто был рядом с ними, это только производное от них. Тем, в кого стреляли, был Ленин. Он действительно выжил и царствовал три с половиной года (сорок два месяца). За время его правления было убито четыре с половиной миллиона человек. Наибольшее уничтожение испытала православная церковь. «Зверье»— власть Ленина вышла из «моря»— людей империи. В состав большевистской империи в то время входили: Россия, Украина, Белоруссия, Молдавия, Азербайджан, Армения, Грузия, Узбекистан, Таджикистан, Туркмения. Это и есть десять рогов, на которых венцы (диадемы), то есть национальные атрибуты власти.
«И увидел я другое зверье, выходящее из земли. И оно выполняло всю власть первого зверья перед ним и заставляло всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, что у него рана смертельная выздоровела».
Второе «зверье» — власть Сталина. Именно власть, потому как сам Сталин был одним из семи глав. Произошло это в тысяча девятьсот двадцать шестом году, когда Сталин был избран секретарем партии и руководителем государства. Пройдет одиннадцать лет и это второе «зверье» полностью истребит ленинскую власть. И не только носителей этой — первой власти, но также их детей, достигших совершеннолетия. Тех же, которые не достигли, содержали в спецшколах до совершеннолетия, и уже после расстреливали. Тридцать седьмой год был годом полного очищения большевистской империи от представителей первого «зверья». И все это происходило под знаменем и лозунгами первого «зверя».
Вдруг я услышал слово «Вальпургия», произнесенное моим голосом. Но я не открывал рта. И сразу же во мне всполошился зверь, тот, о котором я уже стал забывать. Он не просто вскочил на ноги, как это порой случалось, а словно подпрыгнул. «В чем дело?» — спросил я себя мысленно. И снова четко прозвучало почти панически в сознании и уже как обращение: «Вальпургия!». Конечно, это был мой голос. Надвигалась опасность. А только откуда? На берегу где кучками, где парами, а где поодиноко стояли люди, в основном черные, словно облеплены грехами. Сюда съезжались отовсюду и, следовательно, друг друга не знали.
Он шел по кромке, где кончалась трава и начинался песок, шагах в десяти от воды. Несмотря на жару, на нем был неопределенного цвета потертый костюм. Чем ближе подходил, тем более злобствовал во мне зверь-хранитель. И одновременно в памяти возникла Марица, нет — Вальпургия. Человек замедлил шаг, потом остановился и наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке, затем обошел меня и пошел вдоль берега, невыходя на песок. Он был белокур, чуть ниже среднего роста. Ни одной индивидуальной черты — ни в лице, ни в фигуре. Перед моим внутренним взором стояли, словно живые, молодые супруги с мальчиком, хотя они и плескались в двухстах шагах от берега, но я не запомнил ни одной черты человека, которого только что видел и который медленно удалялся. С тем стал униматься и зверь во мне, исчезло и видение Марицы-Вальпургии. Несмотря на неприятный запах, который исходил от человека, его нельзя было назвать ни бомжом, ни алкоголиком. В такой одежде и обуви ходили люди где-то в позапрошлом поколении. И, пожалуй, с такими же лицами без опознавательных черт. Несомненно, человек был из той же компании, что и тот, который наслал на меня болезнь в поезде. И на Куяльнике он появился из-за меня. В этом я не сомневался. Я был также убежден, что на этот раз беда меня миновала. Перевел взгляд на семью, которая счастливо плескалась в рапе далеко от берега и вещи которой лежали рядом. Когда снова посмотрел вслед человеку, то его уже не обнаружил. Не видно его было и среди черных фигур, стоявших у воды. Впрочем, там высокая трава и он мог присесть или прилечь, чтобы отдохнуть.
Где-то я читал, что для того, чтобы снять сглаз, нужно зайти в воду и мысленно смыть его из тела. Я поспешил в лиман, набрал полные легкие воздуха и нырнул. Насчитал до семидесяти, все время мысленно смывая взгляд пришельца. И тут я вспомнил себя в группе туристов, вышедших из катакомб. Это было в конце моей апрельской поездки в Одессу. Нас было около двух десятков, и пока мы ходили подземным лабиринтом, слушая рассказ гида, могли уже узнавать друг друга. Когда же вышли на дневной свет, то один турист отделился от группы и ушел. Я готов был поклясться, что его среди нас не было. Гид, который еще не закончил рассказ, посмотрел ему вслед и сказал:
— Что-то странное творится в последнее время. Набираю группу из двадцати человек, а вывожу двадцать одного. Вон, видите, пошел. Или они тут ночуют?
Тот, кто отдалялся от группы, был одет в одежду, которую носили когда-то наши деды.
— Еще месяц назад такого не замечал, — продолжал гид. Подумав, добавил: — Я здесь не один год подрабатываю. Они начинают выходить в конце апреля. Наркоманы что ли? — Он не сказал «появляются», а именно — «выходят».
Когда тревога ослабела, я опять наложил грязевую маску и повернулся лицом к солнцу. Тем временем зверь-охранник во мне стоял на страже. Таким образом, пришелец — где-то близко. Он не выполнил «задание», его взгляд не задержался на мне. Наверное, помешала Вальпургия, к которой я дважды обращался, и моя астральная сущность, с приближением угрозы становилась агрессивной. Когда я говорю «зверь», это, конечно же, метафора. То, что во мне вспыхивает в момент опасности, это агрессивность, решительность, ненависть и одновременно отсутствие какого-либо морального барьера. Это действительно зверь, который скрывается в сознании каждого человека. Правда, у некоторых он и вовсе не прячется, у других же ни чем себя не проявляет до конца жизни. Общение с такими людьми приносит счастье. Во мне он активен, и вызвали его темные астрального мира.
Возвращались супруги. Уже когда вода им была до колен, женщина набрала со дна ил, и муж намазал ей лицо. Если бы грязь не имела целебных свойств, то можно было бы сказать: лицо красивое, но как бы облепленное завистливыми взглядами.
Я взял одежду и газету и отправился туда, куда ушел пришелец. Его нигде не было, однако зверь во мне и не думал униматься. И тут я заметил этого человека — под кустом дерезы. Он лежал, не сняв пиджак, словно мертвый. Мелькнула мысль, что вместе с герпесом я заболел и паранойей. А зверь во мне — это только проявление психического недуга. Но как быть со сглазом в поезде, с телефонным звонком от Марицы? Мужик под кустом шевельнулся, а я почувствовал такой прилив ненависти, что казалось, — мгновение и я брошусь и разорву его на куски. Такого со мной никогда не случалось. Была грубость, но глубокого желания убить, уничтожить, разорвать не было. Вдруг пришелец подскочил, как собака, в которую попали камнем, и бросился в сторону дороги, ведущей от лимана. Он не оглядывался, убегая от гнева, который выплескивался из меня. С его удалением утихал и зверь-хранитель. Итак, это все-таки был присланный «киллер», чтобы поквитаться со мной. Не обычный убийца земного мира, а подослан теми, из зазеркалья, которые разрабатывают сценарии кровавых событий. Высвечивание мной «сценаристов» может свести на нет все их планы. Немного оправившись, я почувствовал, как меня начал охватывать страх. Но причиной его теперь был не «убийца», а мое новое свойство выплескивать гнев. Я ничего не сделал такого, чтобы испугать этого человека. А он бросился наутек. Значит «зверь», сидящий в моей астральной составляющей, может возникать не только на грани сна, но и наяву, и страшно то, что он не подконтролен уму. Это — второй случай сверхъестественной силы, которая оказалась во мне. Первый был, когда я пассами рук снял опухоль величиной с пол куриного яйца на предплечье моей секретарши. Тогда мне стало жутко. Были случаи, когда я избавлял от боли в суставах также моего заместителя и себя самого. А вот чтобы за восемь минут (ровно столько длилось мое «гадание»), прямо на глазах, большая опухоль совсем исчезла с предплечья... Это меня тогда поразило и испугало. Значит, я не такой как все. Одновременно мелькнула мысль, что по сравнению с другими людьми, наделенными настоящим целительским даром, мои возможности были мизерными. Поэтому я немного успокоился. Вдруг подумал: «А может быть, того человека и вовсе не существует. А в его облике появился фантом, посланник астрального мира». Но когда я подошел к тому месту, где он лежал, то увидел примятый осот и глубокие следы ног на песке, где не росла трава. Это были широкие шаги человека, который убегал. И тут я увидел не глазами, а скорее сознанием — на траве, под кустом и в том пространстве, в котором он бежал, черный след. Это было похоже на тоннель в белом свете, образованный его фигурой и движениями — хвост из темноты, который менялся красным перламутром, как и на той горе, где меня должны были принести в жертву. Такой же след, но едва заметный, тянулся и на тропе, которой он пришел к кусту. Вдруг в воображении возник пассажир в купе плацкартного вагона. Он также был укутан в черный туман и в нем же растворился, когда все выходили на конечной остановке. Вот почему я не мог вспомнить, куда он делся. Итак, это еще одно мое свойство — видеть невидимое.
Из состояния ступора вывел крик чаек. Какую пищу для себя они находят в рапе — одному Богу известно. Но чаек здесь достаточно. Правда, меньших, чем те, которых мы с Марицей подкармливали с катера на пути от Коктебеля до Судака. Воздушные попрошайки стаей летели за прогулочным катером и хватали на лету все, что бросали пассажиры. Мы выбросали им целую пачку печенья. И тут до слуха донесся звук, отличный от стенания чаек. Отозвался мобильный телефон. Я наклонился и достал его из кармана брюк, лежащих в траве. Это был голос Марицы. Она сообщила, что получила мою книгу и уже сегодня начнет ее читать. Вдруг сказала:
— Тебя, наверное, не было дома? Я уже час пытаюсь с тобой связаться. Зачем тебе мобильник, если ты не носишь его с собой?
Я открыл рот, чтобы сказать, что плескался в воде, но вдруг понял — уже сегодня она будет здесь. Ведь от Кишинева до Одессы каких-то сто семьдесят километров. На секунду представил в ее глазах выражение страха, такое же, как и у моей сестры.
— Солнышко, это какое-то недоразумение, — сказал я, прикинув в уме, что она начала звонить тогда же, когда я дважды услышал сказанное якобы моим голосом «Вальпургия». — Рад тебя слышать. Ты спасла мне жизнь.
— Ты такое уже говорил, — отметила она.
— Действительно? Потому что так оно и было.
— Хорошо. Как ты себя чувствуешь?
— Проходит болячка, правда медленно.
— Целую! Пока.
Чтобы унять бурю, которая, несмотря на разговор с Марицей, все еще бушевала во мне, я вынул из пакета «Литературную газету», которую почти прочитал, кроме последней страницы.
Лучше бы я ее не брал с собой. Там было фото моего единомышленника, человека, который, как и я искал причины земных событий в нематериальном мире — Николая Руденко... Фото было в траурной рамке. «От сердечного приступа...». — Прочел я в начале долгого некролога. Итак, я не один, кого «отстреливают».
Когда-то мы с друзьями сидели за рюмочкой чая в «Энее». Олекса Мусиенко поинтересовался, не мой ли это материал о числе зверя, который публиковала газета «Слово Просвиты». Когда я подтвердил, он сказал:
«Знаете, что сказал Николай Руденко? Что такое мог написать только посвященный».
Мне стало как-то не по себе тогда. Подобные слова говорят, когда намерены поехидничать. Если такой человек, как Руденко посмеялся над моими исследованиями, то они ничего не стоят. Я сделал попытку перевести это на шутку:
«Иными словами, мне нужно заказать бутылку?».
«Это серьезно, — сказал Мусиенко. — Он прочитал все подачи в газете и считает, что вы посвященный. Почему? Потому что он человек, прошедший психушку, советский концлагерь, эмиграцию в США, нашел объяснение своим скитаниям в вашей работе. То, что пережил он, обычной человеческой логикой не объяснить. И еще потому, что все несчастья свалились на него за труд, подобный вашему. К тому же он доказал, что теория прибавочной стоимости Маркса — фикция. За это его и посадили сначала в психушку, а затем и в концлагерь».
Мусиенко глотнул из бокала. Лицо его, как и у каждого, кто страдает гипертонией, было красное, на щеках угадывались синеватые сосуды. У него всегда была точная суховатая речь, свойственная публицисту. Он писал книгу-мартиролог о писателях, которые подверглись преследованиям, и по этой причине встречался с Руденко.
Я встал и пошел к стойке. Когда поставил на стол бутылку водки и закуску, Мусиенко сказал: «Такие люди, как Руденко, слов на ветер не бросают. Наверное, вы действительно что-то открыли».
Наш разговор состоялся где-то за полгода до того, когда увидела свет моя книга о числе зверя. Помня это, я, как только она вышла, направил ее Руденко, хотя лично с ним и не был знаком. Ответ пришел, где-то через неделю. Не буду приводить его, он напечатан во втором томе моих эзотерических исследований «Пророчество четвертого звере: Даниил» в разделе «Из писем к автору».
Между тем было уже далеко за полдень, и меня внезапно охватил голод. Я нашел в себе силы еще раз погрузиться в воду и смыть с лица грязевую маску, и уже тогда расправился с бутербродами, которые мне приготовила сестра. На мгновение показалось, что это не я насытился, а голодный зверь во мне. Его же — зверя и охватила жажда, и я, повинуясь инстинкту, оделся и пошел к дороге, где мог быть лоток с напитками. Шел напрямик, тем следом, которым недавно бежал «киллер», и над которым еще угадывались облачка черноты.
2
Автобус, стоявший у первого корпуса курорта «Куяльницкий лиман», уехал, когда я был в ста шагах от него. Следующий должен был прибыть через час, и мне ничего не оставалось, как искать авто, которое подвезло бы на улицу Черноморского казачества, где ходил городской транспорт.
В красном легковике, который вывозил из лимана людей, уже сидели двое мужчин, кроме водителя. Я сел на заднее сиденье, где был один из пассажиров и тотчас, неизвестно откуда, появился четвертый и плюхнулся рядом со мной. Водитель включил зажигание, машина рванула с места, а меня вдруг пронзила острая боль от укола в правое предплечье. Я успел увидеть в зеркале заднего вида красные, как рубин, глаза пассажира, сидящего рядом с водителем, и куда-то поплыл.
Это не была потеря сознания. Меня, казалось, разделили пополам, точнее отделили плоть от души. Бессознательным было только мое тело. Я же все видел и слышал. Водителем оказалась женщина. Она смотрела на меня в зеркало заднего вида, а потом даже обернулась.
— Что у него с лицом? — подала голос. — Не зараза ли?
Отозвался человек, сидевший рядом с ней:
— Не пущай ветры. Ты к нему не прикасалась. Когда сдадим его заказчику, продезинфицируем салон. Хлоркой.
— Достань пакет из бардачка, — потребовал пассажир, который сделал мне укол.
Бандит с рубиновыми глазами вытащил из панельного ящичка целлофановый пакетик, в котором лежали четыре пачки стодолларовых купюр и коробочка со шприцем с прозрачной жидкостью. Сосед женщины-водителя пересчитал каждую пачку.
— Все правильно. По куску на брата. — Он подал по пачке тем, что сидели с двух сторон от меня, пачку сунул себе в карман и пачку отдал женщине, которая спрятала ее за пазуху.
— А чего ты не воспользовался этим шприцем? — спросил красноглазый.
Вместо ответа тот, что сидел справа от меня, потребовал:
— Дай-ка его сюда.
Получив коробочку, он долго рассматривал жидкость в шприце с иголкой, на которой был чехол, и, наконец, закрыл ее.
— Я в эти игры не играю, — сказал он. — Договоренность была, что мы доставим живым этого пиджака. Что мы и сделаем. — Подумав, добавил: — Где гарантия, что здесь, — он постучал пальцами по коробке, — не яд? А это — мокруха.
Сказала женщина:
— Да, Костя... Этому кенту рановато на бесхайм. Чует мое сердце, что он еще будет дарить женщинам радость.
— Ну, ты же, Ритка, и ЩЕ!
— Что такое ЩЕ? — поинтересовалась женщина-водитель.
— Курвище, — невозмутимо объяснил мужик с рубиновыми глазами.
— Спасибо, Бакс! Мне до сих пор никто не говорил таких приятных комплиментов, — улыбнулась женщина.
Тем временем авто проскочило светофор, который уже сигнализировал о закрытии шлагбаума, и вскоре выехало на магистраль, ведущую к Пересыпскому мосту.
Дальше ехали молча до светофора перед Пересыпским мостом. Когда двинулись на зеленый свет, отозвался тот, кто сделал мне укол:
— Здесь — справа. Припаркуйте у третьего столба. Ни дальше, ни ближе. Именно у третьего. Они сами подъедут за... — Он покосился на мое безжизненное тело, — за товаром.
Стояли минут десять, но ни у одного из автомобилей, которые проносились мимо, даже не мигнул правый поворот. Первым отозвался Бакс:
— Костя, как долго действует твое... — Он запнулся на мгновение, а потом сказал: — лекарство?
— Есть еще двадцать пять минут, — сказал мой сосед справа.
Тесное пространство салона стало еще теснее от тревоги. Никто не отзывался. Справа от того места, где мы стояли и где меня должны были сдать заказчику, была насыпь перед Пересыпским мостом, слева, с противоположной стороны дороги, — скверик, где разворачивались трамваи. Там стоял пикап-мусоровоз, а двое в красных жилетках высыпали в него урны. Минут через пять подала голос Рита:
— Сделаем так: я разворачиваюсь у скверика. Мужика оставляем там на скамейке. С ним будет Ксилантий.
— Нет, — сказал Бакс. — На этом самом месте останется Костя. Мы же махнем и демаскируем машину. Это недалеко. Здесь есть одна спокойная улица.
— Ладно, — сказал Костя-«Врач». — Но помните: минут через двадцать пиджак очнется.
Врач вышел, а машина понеслась в сторону автовокзала. Через несколько минут она юркнула в безлюдный переулок и остановилась в полусотне шагов от перекрестка. Бандиты выскочили, и сняли и бросили в салон накладные номерные знаки, а потом принялись обдирать красную липкую пленку с дверей, крыльев и крыши. Минут через пять это был белый автомобиль с другими номерами. Скорость, с которой они это выполнили, свидетельствовала, что им такое проделывать приходится не впервые. Когда уже сели, сказала Рита:
— На тот случай, если заказчик не появится, мужика надо отвезти в больницу.
— И что же мы там скажем? — поинтересовался Бакс. Затем добавил: — Мы оставим его на скамейке, там, где ты говорила, и вызовем скорую.
... Доктор волновался. Он вскочил в машину и приказал гнать на Ярмарочную.
— Но мы не выполнили... — сказал человек, сидевший слева от меня.
— На Ярмарочную, раз такую вашу! — рявкнул Врач.
Скоро машина вошла в поток авто, которые двигались от Пересыпского моста. Через десять минут Врач приказал повернуть в улочку налево и ехать до железной дороги, вдоль которой был длинный гаражный кооператив из металлических гаражей. И тут прозвучал отрывок из какой-то мелодии. То подал голос мобильный телефон в нагрудном кармашке Врача.
— Слушаю, — сказал владелец телефона. Через минуту ответил: — Договоренность была, что вы заберете товар у третьего столба. Теперь вы говорите, что его надо было там просто оставить... Как вы себе это представляете? Выбросить человека без сознания в трех метрах от оживленной трассы? Да. Он еще не пришел в сознание... Ладно, будем ждать вашего звонка. Но не более пяти минут. — Врач закрыл крышку мобильника и спрятал его в карман. — Падла! — Сказал в сердцах.
Тем временем машина подъехала к гаражам и Врач сказал:
— Останови в пяти метрах от ворот.
Когда машина остановилась, Врач поинтересовался, не выбросили ли остатки обеда. Бакс без слов вытащил из панельного ящичка что-то завернутое в газету. Там оказались куриные кости со следами кетчупа и кусок хлеба. Врач взял это и направился к воротам, где выгревались на солнце с полдюжины собак. Трое дюжих псов набросились на кости и не подпускали к ним слабых. Тогда Врач сел на свое место и бросил горсть костей у самых дверей машины. Первым подбежал шелудивый пес. Но кость он поднять не успел. Врач схватил его за загривок и всадил в шею приготовленный шприц. Собака только раз дернулась и обмякла, хотя в ее тело попала всего какая-то капля жидкости. Мгновение бандит смотрел на мертвое уже животное, а потом сказал:
— По газам, Ритка! — Через миг добавил: — Вот, Бакс, ответ на твой вопрос, почему я не воспользовался их шприцем. Кто-то хотел, чтобы мы за четыре куска пришили человека.
— Выбрось эту чертову коробочку! — потребовала женщина.
— Э, нет, чижик. Это вещественное доказательство.
— Ты что, собираешься привлечь их к суду? — с улыбкой спросил Бакс.
— Конечно. Только судью я сам буду выбирать. И не по месту жительства. — Врач вытащил из кармана коробочку со шприцем, в котором был яд, сказал: — Кто-то мне за это крупно заплатит.
Когда машина выруливала на магистраль, он снова подал голос:
— К Пересыпской больнице.
— Ты спятил? — поинтересовался человек, сидевший слева от моего тела.
— Заткнись, — рявкнул Врач.
Машина остановилась где-то в полсотне шагов от серого двухэтажного здания больницы. Опять сказал Врач:
— Ксилантий с Баксом, отнесете пиджака в приемный покой. Скажете, нашли на Куяльнике без сознания. Ага, будут спрашивать ваши фамилии... Придумайте что-то. Только не назовите мое и Риткино, хе-хе. Или кого-то из ваших бывших подельников... Они, наверное, давно уже в базе данных.
До сих пор все, что я видел и слышал, воспринималось мною в форме схем. Ну, люди, салон машины, автомобили за окном, дома, все было лишено внутреннего содержания. Но вдруг что-то изменилось и я, уже сквозь веки, увидел, что у женщины-водителя под рыжей косичкой — зеленая татуировка в виде скорпиона. Такая же татуировка и в том же месте красовалась на бритой шее у крепыша Бакса. Глаза у него были совсем не рубиновые, а карие. И еще я заметил, что зверь во мне никак не реагировал на бандитов. Словно мне ничего не угрожало. А между тем стоит мне выдать себя, ну, что я пришел в сознание, как тут же в меня вонзится игла с настоящим ядом. Ведь я был свидетелем.
— Сначала бы обыскать? — подала голос женщина. — Может, найдем какой-то конец, что выведет на тех гадов, которые собирались нас подвести под мокруху.
— Он пустой, — сказал человек слева от меня — В пакете — газета и очки, а в кармане... — Похлопал меня по штанам (о заднем кармане, в котором лежал мобильник, слава Богу, забыл: это был дорогой аппарат со встроенной видеокамерой), затем — по нагрудному карману, расстегнул пуговицу и вытащил писательское удостоверение. Мгновение он молчал, а потом без слов протянул документ Врачу.
Тот некоторое время внимательно смотрел, нет — изучал удостоверение. Наконец послюнил низ своей рубашки и стер с корочек отпечатки пальцев, и уже тогда, взяв билет самими ногтями, положил мне в карман. При этом он выразительно посмотрел на Ксилантия.
— Что там? — поинтересовался Бакс.
— Ничего, — ответил врач. — Вытягивайте пиджака, пока он сам не вышел. Да захватите и его пакет.
Меня вытащили из машины, словно мешок с картошкой. Тогда подхватили под руки и понесли к двери больницы, в стороне от которых стояла машина скорой помощи. Сквозь веки я увидел марку авто, на котором меня привезли, и номер. За рулем сидела приличная с виду женщина, а на заднем сиденье — круглолицый мужчина лет сорока с жиденькими волосами. Если бы не знал, никогда бы не догадался, что это за люди.
Ксилантий с Баксом положили меня на скамейке в фойе, а потом подошли к женщине-регистраторше.
— На Куяльнике подобрали, — сказал Бакс. — Наверное, перегрелся на солнце.
Тем временем со второго этажа спускалась бригада «скорой» — врач, санитарка и водитель.
— Что случилось? — спросил человек в халате и белой шапочке, — наверное, врач.
— Да вот, добрые люди привезли с Куяльницкого лимана. Говорят, на солнце перегрелся.
— Нам уже надо бежать, — сказал Ксилантий и поспешил к двери.
— Э-э! А записать! — позвала женщина, но они уже были на улице.
Мужчина в шапочке и халате подошел ко мне и пощупал пульс.
— Живой? — сказал, заметив, что я открыл глаза. — Что случилось?
— Наверное, на солнце перегрелся, — ответил я.
Он внимательно посмотрел на мое лицо.
— Герпес, — сказал. Потом спросил: — Давно это у вас?
— Где-то с месяц.
Некоторое время врач считал мне пульс, а потом заметил:
— Да вроде ничего такого. Как вы себя чувствуете?
Прежде чем ответить, я поднялся. Ничто не указывало на то, что лишь мгновение тому я назад находился в странном состоянии. Только гудело в голове и болело предплечье в месте укола.
— Да вроде нормально, — ответил я.
— Вас не тошнит? Голова не болит?
— Да нет.
— Ну, слава Богу. — И — к женщине, которая регистрировала: — Запишите его на нашу бригаду.
О болезни знало все мое окружение. Но о том, что я намеревался отбыть в Одессу, не знал никто. Даже сестру я не предупредил, что еду. Правда, о моем намерении было известно врачу. Но тогда получалось, что телефон прослушивается. Или же действия мои контролируются кем-то на уровне моего сознания. Иначе чем объяснить, что та сила, которая меня преследовала, знала, где я?
Настоящий сезон охоты на меня темные начали перед Вальпургиевой ночью. До этого в мою сторону косились только представители еще недавно всесильного, а теперь такого, что пришел в упадок, земного зверья. Но с тех пор, как на смену газетным публикациям вышла моя первая книга об апокалипсисе, я испытал на себе действие их оккультных агентов. А началось все с девятого апреля прошлого года, когда я встретился с профессорско-преподавательским составом филфака университета. Перед тем я поставил организаторам условие, что бы на встрече не было сатаниста, который работал в университете. Это был писатель, точнее — член Союза, который выступал против христианства, как против чисто «гебрейской», по его словам, веры. Если бы, кроме убеждений, у сатаниста не было еще комплекса одержимости, самоуверенности и, наконец, грубости, то на это можно было бы не обращать внимание... Он все же появился. Конечно, не ради полемики, а чтобы сорвать встречу. Я посмотрел на профессора, которая должна была вести собрание, и она, помня нашу договоренность, подошла к преподавателю, с которым дружил сатанист, и о чем-то с ним переговорила. Тот вышел из зала, вместе со своим товарищем. В зале сидели полсотни человек, но никто на это не обратил внимания. Кроме женщины, которая вначале вошла вместе с сатанистом и сидела в последнем ряду. Наши взгляды встретились и я испытал поток неслыханной враждебности. Это тогда я узнал, что во мне живет зверь. Он встрепенулся и уже не я, а он смотрел на ту черную особу. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы обуздать его в себе.
Встреча продолжалась более двух часов. Потом мне предложили сделать такой же доклад перед потоком студентов филфака.
Я вспомнил это потому, что сам сатанист не был оккультным агентом. При встречах с ним — в Союзе или где-то еще зверь во мне даже не просыпался. Он был обычным обывателем, который, едва достигнув литературного профессионализма, стремился хоть чем-то выделиться среди коллег по перу. А вот ни чем не примечательная брюнетка, которая с ним тогда пришла, жила двумя жизнями — земной и астральной. Это ее лик я видел на грани сна. Как она — земная женщина — оказалась там, неизвестно. Но она была в компании умершего кагэбиста Бутко в астральном мире. Это наверняка.
Итак, похоже было на то, что кто-то контролировал мои не только действия, но и намерения. Может быть, из-за того, что я часто оказывался в реальности, где не существует тайн. «Если это так, — сделал я вывод, — то им невозможно противостоять. Они видят то, чего еще нет. И тут я вспомнил слова моего покойного друга поэта Михаила Чхана, которые он сказал после очередного допроса меня в КГБ. «Друг, они не всемогущи. Они только притворяются, что им все известно». «Конечно, не всемогущи, — подумал я о другой силе, с которой мне пришлось столкнуться за много лет после той нашей беседы с Чханом, — иначе они убили бы меня еще до того, как вышла моя первая публикация в газете о числе зверя. Мною занималось ТО, что не давало им этого сделать, ТО сильнее них и одновременно враждебное им. Но они сильны и опасны. На мгновение я почувствовал над собой большое белое крыло. Это был образ, метафора той силы, которая уберегла меня от астрального «киллера» и от четырех наемников, которым также была отведена роль киллеров. Собственно, это было продублированное покушение на мою жизнь. В таких случаях, шансов остаться в живых, как правило, не бывает. Я должен был умереть. Сегодня. Что-то вразумило Костю-Врача впрыснуть мне препарат, который у него был, а не то, что ему дал заказчик. По всему, это был галлюциноген, который напрочь отключал тело от сознания, но действие которого на организм не было точно известно исполнителю. Иначе он знал бы, что все, что со мной происходило, я «видел». Оккультная пословица гласит: «Не может быть дружбы с темным, может быть только рабство в темных». Справедливым будет и такое: «Нельзя выполнить задание темного, не став при этом преступником». Вне всякого сомнения, заказчиками сегодняшнего покушения были темные обоих миров — земного и Орба.
Но почему возникла такая острая потребность меня уничтожить? Жертвенно-Вальпургиева ночь — позади. Вряд ли такого рода жертвоприношения выполняют задним числом. Должна быть причина весомее, чем ритуал жертвоприношения и чем месть за мои исследования апокалипсиса. На недалекое будущее кем-то запланировано событие, осуществление (или неосуществление) которого в большой степени зависит от того, буду ли я жить или нет. По всему существовала программа (сценарий), подготовленная сценаристами Орба вместе с их оккультными соавторами земли. А поскольку в этой программе замешаны Бутко обоих миров, то речь идет о крови и новом рабстве. А только мне об этом ничего неизвестно. Отчего же им так срочно приспичило изжить меня со света?
3
Так я рассуждал, наблюдая в окно трамвая, который вез меня к сестре. Справа были промышленные предприятия, которые граничили с берегом моря, слева — жилые дома старой Одессы, построенные из пиленного ракушечника, который когда-то добывали в катакомбах. Трамвайную колею отделяла от заводских зданий автомагистраль, на которой со скоростью торпед проносились автомобили. Трамвай остановился на перекрестке той улицы, которая вела к Куяльнику. Вдруг я заметил знакомую машину; она остановилась перед светофором. В ней сидели Бакс и Рита. Когда машина тронулась на зеленый свет, я увидел на заднем сиденье и Врача. Итак, меня преследовали. Наверное, им надо было знать обо мне все, чтобы выйти на заказчика, который, по всей видимости, был анонимный. Скорее всего, о выполнении акции договаривались по телефону. Деньги и шприц подбросили в машину или прислали по почте. Это был действительно дьявольский план. К заказчику можно было подступиться только со стороны посредника, который вывел на четверку исполнителей, или же со стороны жертвы, то есть меня. Тем временем трамвай двинулся на зеленый, сорвалась с места и белая легковушка. Если это совпадение, что автомобиль с бандитами ехал в том же направлении, что и я, то уже на следующем светофоре его не должно быть. Он должен затеряться в потоке авто, поскольку его скорость превышала скорость трамвая, по меньшей мере, вдвое. Но на остановке Лузановского пляжа я снова его увидел. Чтобы убедиться, что это не случайность, надо было выйти; я сделал это в последний момент перед закрытием дверей. Я был не последний, кто покинул трамвай. Из двери, уже почти на ходу выскочил Ксилантий. Мне стоило немалых усилий, как можно естественнее направиться к лотку, где продавали фрукты. Ксилантий не прятался. Он был убежден, что я его не узнаю. Это был выше среднего роста человек с лицом, на котором не задерживается взгляд. Впрочем, характерным его признаком были оттопыренные уши, как у одного мальчишки из моего детства. Пока я стоял в очереди за черешней, он купил и с аппетитом съел чебурек и выпил бутылку пива. По всему, он был в хорошем настроении, если не сказать счастлив. Ему грела душу тысяча долларов, что лежала в накладном кармане безрукавки. Он сидел на лавочке возле газетного киоска и притворился, что рассматривает женщин в коротеньких юбочках, которые покидали пляж.
Наблюдая украдкой за Ксилантием, я одновременно лихорадочно перебирал в памяти возможные способы избавиться от «хвоста». Бандиты не должны знать, где живет моя сестра.
Подошла очередь и я заказал килограмм черешен. Неожиданно для самого себя подошел к скамейке, где сидел «хвост». Поднося ко рту ягода за ягодой, я прикидывался озабоченным собственными проблемами. Я действительно напряженно думал над двумя способами бегства. Первый — пойти на пляж и там попытаться раствориться в массе обнаженных тел, второй — сесть в маршрутку, которая ехала на Бочаровский рынок, где было бы несложно затеряться в толпе.
— Наверное, они не совсем еще спелые? — заметил Ксилантий, кивнув на черешни. От него повеяло чебуреком и пивом.
Я протянул ему кулек.
— Угощайся, — пригласил.
На мгновение он заколебался. На лице даже мелькнула неловкость.
— Да нет, спасибо. — Через секунду добавил: — Здорово здесь!
— Ага, — согласился я.
Ксилантий встал и направился к лотку. Через минуту вернулся с двумя бутылками пива. Одну протянул мне. Я показал на язвы на лице, мол, нельзя.
— А что это у тебя? — поинтересовался он.
— То, что иногда на губе высыпает — лихорадка. Только гораздо хуже.
— Вот зараза! — посочувствовал Ксилантий. — А оно не передается?
— Нет.
— И чем ты его лечишь?
— Пробовал грязью на Куяльнике... Но что-то мне плохо стало. Оказался в больнице. Помню только, что сел в красную легковушку.
Бутылка в руках Ксилантия покрылась капельками сконденсированной влаги. Он пил большими глотками, стуча редкими зубами о стекло.
— У-у-у! — заревел от удовольствия, когда бутылка была уже пуста. — Правильно говорят, что пива много не бывает. — Он протянул руку за второй бутылкой, а потом, словно спохватившись, сказал: — Может, передумаешь?
И поскольку я отказался, поднес ее ко рту. На этот раз отпивал маленькими глотками.
— Я знаю врача, — сказал он, — который лечит все — от грибка на ногах до птичьей болезни. Могу познакомить.
— Что это такое — птичья болезнь? — поинтересовался я.
— Три пера... — ощерился Ксилантий.
— А-а-а...
Я смотрел на бандита, а видел лицо паренька из моего детства — задорное, но не агрессивное. Лица самого же Ксилантия НЕ распознавал. Оно как бы было скрыто за маской. «Что это такое? — подумал я. — Это свойство моей психики — накладывать аналог лица из памяти на лицо незнакомого человека, или это свойство Ксилантия — быть невидимкой?».
— Ну, как? — подал голос сосед по скамье.
— Ты о враче?
— Да.
— Да нет. Я сегодня совершенно истощен. Это же надо куда-то ехать...
— Не надо. Он работает здесь поблизости, на медпункте. С противоположной стороны дороги.
«Сейчас скажет, что приведет его сюда», — подумал я. Так и произошло. Ксилантий предложил подождать.
Наблюдая за его нескладной фигурой, которая удалялась, я колебался — бежать или подождать. Первый импульс сделать ноги сменился любопытством, ведь из разговора с исполнителем акции я мог кое-что узнать. К тому же для них я не представлял угрозы как свидетель акции, а поэтому мне нечего было бояться.
Они не замедлили. Врач был ниже Ксилантия, но имел спортивную фигуру и лицо интеллигента.
— Познакомься, Костя с... — Ксилантий посмотрел на меня вопросительно.
Я протянул руку и представился, помня, что они держали в руках мое удостоверение. Костя без лишних церемоний стал осматривать мое лицо. Даже коснулся пальцем большой язвы. Со временем сказал:
— Похоже на... лишай. Давно это у тебя?
— Месяц, — сказал я.
— Это вирусная инфекция, — комментировал Врач. — Где ты ее подхватил?
Подал голос Ксилантий:
— Ты же говорил, что оно не заразно...
Костя посмотрел на него строго и тот прикусил язык.
— Простудил третичный нерв, — сказал я. — По нерву, как видишь, оно и пошло. Врач сказала, что это герпес.
— Да герпес, — сказал Костя. — Разновидность лишая. Но одной только простуды для него мало. Он вспыхивает, когда организм вдруг теряет иммунитет от герпетической вирусной инфекции.
Я был несколько озадачен профессиональной лексикой бандита.
— А может, это сглаз? — вдруг вырвалось у меня.
Костя не торопился с ответом. Наконец сказал:
— Такое возможно...
По всему он сопоставлял все увиденное и услышанное с той «мокрухой», в которую его кто-то хотел втянуть. Он понимал, что сегодня должна была произойти вторая попытка убить меня — на этот раз его руками. Вдруг спросил:
— Враги есть?
— Явных нет. А сокровенных... — Я замялся. — Попробуй узнать, где друг, а где враг. А только как это касается моей болезни?
На миг Костя заколебался, потом сказал:
— Ты говорил о сглазе... Есть такие глазливые падлы — сглазят кого угодно.
— Да, — сказал Ксилантий. — Вот Бакса сглазили, и он мандавошек прихватил.
Костя снисходительно улыбнулся.
— Такую болезнь как у тебя, — сказал он, — может спровоцировать как действительно простуда, так и яд. Ну, если в организм попадет препарат, который выведет из строя хотя бы на короткое время, иммунную систему. Тогда вирусы, которые есть у каждого человека, но находятся в подавленном состоянии, активизируются. Это что-то похожее на революцию в обществе...
Мне стоило больших усилий, чтобы не выдать удивления. Ведь это говорил бандит, который по чьему-то заданию должен был покончить со мной. И говорил не для того, чтобы удивить знаниями медицины, а чтобы узнать мотивы преступного задания, которое могло привести его к пожизненному заключению. А мотивы уже могли бы вывести и на заказчика. Я поинтересовался:
— Ты что, токсиколог?
— В какой-то степени, — сказал Костя. — Что ты думаешь о чьем-то намерении свести тебя в могилу?
Я прислушался к своему зверю-охраннику. Но не заметил даже его присутствия. Тогда показал на кулек с черешней, который лежал на скамейке между нами. Но Костя отказался, сказав, что ягодам надо было бы повисеть на дереве. Он каким-то шестым чувством уловил мою нерешительность.
— Ксилантий, — вдруг обратился к товарищу, — принеси пива. Э, и соленых орешков...
Когда Ксилантий отошел, я рассказал о своем приключении в поезде. Не скрыл и своего впечатления от пассажира, который напоминал зомби. Костя помрачнел. Некоторое время он размышлял, а потом сказал:
— Что-то странное творится в последнее время. Недавно «Вечерняя Одесса» писала о людях, которые появляются неизвестно откуда, не имея ни документов при себе, ни жилья. По всем признакам, это люди не из такого уж далекого прошлого. Кто-то их словно воскресает. Журналистка писала, что такое замечали в частности в Луганске, близ Полтавы, в Севастополе, на Харьковщине. Все они какие-то странные, словно накачанные наркотиками или зомбированные.
Я хотел было рассказать о «киллере», который пришел за мной на Куяльницкий лиман, но в это время появился Ксилантий с тремя бутылками пива и пакетиком орешков. Одну бутылку дал товарищу другую протянул мне. На мой отказ Костя сказал, чтобы я не выдумывал. Герпес не та болезнь, которая усложняется от спиртного.
— Посидим, поговорим не за падло... — сказал Ксилантий, развалившись на скамье рядом со мной.
Некоторое время пили молча. Было слышно, как хрустят орешки на зубах Ксилантия.
— То, что ты рассказал, действительно похоже на сглаз, — сказал Костя. — Но тот, кто с тобой это сделал, был лишь исполнителем.
Я посмотрел на него удивленно.
— Ты стал кому-то поперек дороги. — Через секунду добавил: — Кому-то очень крутому.
— С чего ты взял, что я кому-то наступил на мозоль? Я себе тихо-мирно...
— Да. На тех, кто живет мирно, киллеров не насылают. Да еще таких, которые убивают взглядом.
— Это ты — что-то из области фантастики. Кому я нужен?
— Не прикидывайся ягненком, — сказал Костя.
Я встал и, достав из заднего кармана брюк, где лежали мобильник и деньги, сказал:
— Мне пора. Я тебе что-то должен за консультацию
— Да какая там консультация? Но если хочешь избавиться от тех струпьев на лице, я тебе помогу. К сожалению, не могу пока дать свой телефон. Оставь мне свой, и я через день-два позвоню. Тогда и встретимся.
Я хотел было назвать набор цифр, которые первые придут в голову, но вдруг почувствовал, что во мне ожил зверь. Где-то неподалеку был темный.
От трамвайной остановки навстречу тем, кто покидал пляж, по широкому тротуару медленно двигался пикап-мусоровоз. Он останавливался возле урны, из него выходили двое в красных жилетках на голое тело, высыпали в кузов мусор и, подметя вокруг, снова садились в машину. Они были метрах в двухстах от нас. Зверь во мне не просто вскочил на ноги — он бесился, готовый покинуть тело. Это были те же люди, на той же машине, что и в саду у Пересыпского моста, кажется, он называется Херсонский сквер. Несомненно, они видели, как у третьего столба в указанное время остановилось красное авто, немного постояло там и, оставив одного из пассажиров, уехало. Погодя, того, кого оставили, забрала белая машина. С расстояния, на котором находились мусорщики, вряд ли можно было распознать лица людей в салоне легковушки.
Мусорщики контролировали выполнение задания. Если бандиты оставили бы мое безжизненное тело в условленном месте, то на этом акция, наверное, была бы завершена, и до исполнителей не было бы вопросов. А поскольку этого не произошло, то заказчик приказал своим людям выяснить, в чем дело. Поэтому они пустились следом за машиной, подобравшей Костю. Если бы красный глаз светофора не отсек мусорщиков от исполнителей, то они должны были бы видеть и то, как мое безжизненное тело тащили в больницу двое верзил. Логика событий для мусорщиков тогда была бы такая. Исполнители, не дождавшись того, кто должен был забрать мое тело, отвезли меня в больницу. По всему, мусорщики того не видели, а поэтому считали, что я, нет — мое тело находится у бандитов. Заказчику же надо было убедиться, что я мертв.
Тем временем Костя вынул ручку и приготовил свою ладонь вместо блокнота. И тут, неожиданно даже для себя, я продиктовал номер своего мобильного телефона.
— Пойду, освежусь, — сказал я. — Может быть, хоть вода снимет с моего тела слабость.
Костя бросил вдогонку, чтобы я ожидал его звонка.
— Э, а черешни?! — крикнул Ксилантий.
Я махнул рукой, мол, забери себе.
Все время я не выпускал из виду мусорщиков. Если бы не красные жилетки, то их в потоке людей, не так просто было бы и заметить. Чем дальше я уходил, тем зверь во мне унимался. Между тем пикап уже остановился в полусотне шагов от моих новых «друзей». «Сейчас Ксилантий пойдет за пивом», — подумалось мне. Тот действительно встал и направился к лотку. «А сейчас пикап подъедет к скамейке, где сидит Костя», — мелькнуло в голове. И тут я понял, что это не мои мысли, а думал зверь во мне. Один из мусорщиков сел за руль, а другой, держа в руке какой-то предмет, направился вслед за пикапом к урне, стоявшей рядом со скамейкой, где сидел Костя. Они двигались с малой скоростью. Вдруг я вспомнил про мобильный телефон, в который была вмонтирована видеокамера. Хотя я находился от Врача метрах в тридцати, но на дисплее четко чеканилась вся композиция, которую время от времени закрывали спины пляжников, покидавших берег. Машина все приближалась к скамье. «Сейчас пикап закроет Костю от людей, а мусорщик ударит его куском арматуры по голове», — донеслась до меня мысль. «Ударит, если я тебя не выпущу на волю», — это уже думал я, обращаясь к зверю. Пикап действительно остановился у самой лавки с Костей в тот момент, когда там уже стоял мусорщик. На мгновение показалось, что я что-то открыл в себе, и от меня отделилась черная тень, видимая только мне одному. Она мелькнула мгновенно, как мысль. Человек в красной жилетке, который уже занес арматурину для удара, вдруг упал, неестественно выпрямившись. Мне показалось, что я услышал, как звякнул об асфальт кусок арматуры. Тотчас в мое сознание, словно что-то вошло. Зверя в себе я уже не чувствовал. Итак, из двух мусорщиков темным был тот, который лежал у скамьи. Врач, услышав звук удара металла об асфальт и увидев мужчину без сознания, вскочил. Реакции его можно было позавидовать. Он в мгновение сообразил, в чем дело. Дернул дверцу пикапа, которая была в каких-то полметра от него, вытянул наружу водителя и грохнул его головой о скамью. Он расправился с ним быстро и профессионально, как живодер с бродячим псом. Хотя вокруг было немало пляжников, но никто ничего не понял. Машина ведь заслоняла лавку от зрителей. Без сомнения, Костя видел этих двоих в красных жилетках, когда ожидал заказчика у столба. Вот только как он сможет объяснить, что человек, который замахнулся на него металлическим прутом, вдруг упал как подкошенный?
Ксилантий возвращался с пивом, ни о чем не догадываясь, и увидев двух в красных жилетках, замер на месте. По команде Кости они примостили водителя в бессознательном состоянии сидеть на скамейке, сняв с него жилетку и положив рядом полдюжины бутылок из-под пива. Нападающего же втянули в кабину. Тогда Костя сел за руль, а Ксилантий — с противоположной стороны от пленного. Пикап развернулся и медленно покатил в сторону трассы.
Как свидетельствовал таймер на дисплее мобилки, все произошедшее заняло одну минуту и двадцать секунд.
Было понятно, что забрали они главное действующее лицо, надеясь через него выйти на заказчика. Конечно, им было невдомек, что их пленник — темный, и, следовательно, представлял большую угрозу. У меня даже появилось к ним сочувствие. Но одновременно я подумал и о себе. Заказчик-то будет искать нового исполнителя. Не сегодня-завтра. Это может быть как тот, кто убивает взглядом, так и обычный киллер. Впрочем, для них предпочтительнее было бы, если бы я умер от какой-то болезни, так сказать, естественным путем. Ведь любой намек на насильственную смерть немедленно привлечет внимание читателей к моим книгам эзотерики. Не зря многие, прочитав их, спрашивали: а тебе не страшно? Тогда моя смерть достигнет противоположного эффекта. О моих дешифровках предсказаний узнают не только те, кто тянется к тайнам духовности, но и люди, живущие другими заботами. А это значит, что воплощать свои плутовские намерения темным астрального мира и их земным агентам будет очень сложно.
Я прислушался к своему зверю-охраннику, надеясь «услышать» от него некое предвосхищение, но он молчал. Его будто и не было во мне. Он сказывался только в одном случае, когда возникала угроза от темного, независимо от того, где я находился — в земном мире или на грани сна и Темного Сателлита. Когда-то я читал, что некоторые животные, в частности львы, наделены способностью видеть ближайшее будущее. Зверь во мне также обладал этим свойством. Я так думал, потому что хотел найти ответы на два вопроса. Первое: темный действительно только потерял сознание или уже мертв? Второе: как мне быть с тем мусорщиком, который сидел без сознания на скамейке? Подойти и, когда он очнется, попробовать у него о чем-то узнать. Вряд ли он знал меня в лицо — темные не скрывают только темных. Но я опоздал. Мусорщик вдруг поднялся, огляделся и, пошатываясь, пошел в сторону трассы.
Моя сестра, которая давно уже развелась с мужем, теперь жила на улице Леси Украинки, всего за несколько остановок трамвая от Лузановского пляжа. Но я не пошел на остановку, а заплатил за шезлонг и, выбрав место у воды, разделся. Моим намерением было не столько купание, сколько убедиться, что за мной не следят. Было уже далеко за полдень и пляж покидали сотни людей. Я поплескался в воде полчаса, а потом, не заметив ничего подозрительного, взял одежду и отправился берегом до самого края пляжа, а там перелез через забор, оделся и пошел через посадку, в сторону трассы. Я осознавал, что прячусь не от тех, кто наслал на меня киллеров. Те, наверное, знали, где я остановился, а значит и подъезд в доме моей сестры, находился у них под контролем. Я не был уверен, что за мной следом не идет Бакс. И хотя он угрозы не представлял, но выводить эту компанию на квартиру, где я поселился, было бы опасно для сестры.
Забренчал телефон. Звонил Костя
— Как тебе это удалось? — поинтересовался он.
— Что?
— Оглушить дворника.
— Какого дворника? О чем ты?!
— Ну, уборщика, мусорщика.
— Объясни, в чем дело, — потребовал я.
— Знаешь, в чем разница между придурком и хитрецом? В том, что придурок всю жизнь только и делает, что выдает себя за мудреца. Хитрец же наоборот — убеждает всех в том, что он простой и открытый человек. Ну, в разговорах, в манерах.
— Это твои собственные наблюдения или ты где-то вычитал, — поинтересовался я не без иронии в голосе. — Объясни, пожалуйста?
На той стороне помолчали. После этого Костя начал совсем в другом тоне:
— Видишь-ли, произошло что-то очень странное. Если бы не это чудо, я бы, наверное, склеил ласты. Ну, загнулся бы, понимаешь?
— То есть ты был бы уже мертв? — высказал я предположение.
— Вот-вот. Через несколько минут после того, как ты ушел, на меня напали. Двое уборщиков мусора на аллее, где я сидел и ждал Ксилантия, который пошел за пивом.
— Ты перед ними чем-то провинился? — поинтересовался я.
— Нет. Я их не знаю. Один — шофер мусоровоза подвел машину вплотную к скамейке, где я сидел, чтобы закрыть меня от людей, которые шли по аллее, а второй должен был убить меня куском арматуры.
— И что ему помешало? Ты его вовремя заметил?
— В том-то и загадка — фрайер потерял сознание в тот момент, когда собирался прикончить меня прутом.
— И где он теперь?
— Ты что, действительно ничего не видел? — удивленно произнес Костя.
— Конечно. Где скамья, на которой ты сидел, а где пляж. Ты выяснил кто они? Ну, те, кто хотели тебя убить?
— Выясню, — уверенно сказал Костя. — Одного мы взяли. — Он помолчал. — Расколется, падла теплая.
— Что за лексика! — упрекнул я. — Ты же давал клятву Гиппократа.
— Там, в клятве, ничего нет о том, что нельзя по «фене» ботать, — с иронией заметил Врач.
— А-а....
В игре, которую вел Костя, мне была отведена роль болвана, «пиджака», человека, который ни о чем не догадывается. Его же четверке — роль ведущих. Но после нападения мусорщиков четверка растерялась. Случилось то, чего обычной логикой не объяснишь. Наверное, они считали, что сами стали объектом «зачистки» и всех их четырех должны были убрать. Но, по моему мнению, заказчику надо было только одно — знать, мертв ли я. Костю они хотели, скорее всего, оглушить, а потом похитить. Теперь он был уверен, что ввязался в действительно страшную историю. Как человек, по всему, образованный, Врач понимал, что выйти на тропу, которая привела бы к тем, кто их собирался подставить под «мокруху», а теперь убить, можно было только с моей помощью. По всему, он не из тех, кто втягивается в борьбу с последствиями, а стремится выяснить причину.
Знал бы только Врач, какая она — эта причина.
— Как ты смотришь, чтобы нам где-то встретиться? — вдруг предложил он.
Значит, мы с ним думали об одном и том же.
— Прямо сейчас?
— Да.
— По какому случаю? — поинтересовался я. — У тебя появились лекарства от моей болячки?
— Нет. Лекарства я завтра достану. Хотел с тобой о чем-то посоветоваться.
— О нападении на тебя мусорщиков? Какой из меня советчик? Лучше подумай над тем, кому ты насолил.
Вдруг Костя сказал:
— Это имеет отношение и к тебе.
— Ко мне! — изобразил я удивление. — Не выдумывай, дружище. То ваши разборки. Я там оказался случайно.
— Действительно, случайно. А только случайность — это деталь какой-то неизвестной тебе закономерности.
На мгновение показалось, что это сказал я. Такое мне не раз приходило в голову во время исследования пророческих текстов. Бывало, отдельные исторические события, на первый взгляд, никак не были связаны друг с другом, но вдруг выстраивались в четкую логическую цепь. Особенно это проявилось в пророчестве о сне вавилонского царя Навуходоносора, в «Книге пророка Даниила».
— Где сейчас тот, что поднял на тебя руку? — поинтересовался я.
— Лом! — поправил Костя. — В надежном месте.
— Сдал бы ты его лучше в милицию.
— И что я там скажу? Что этот петух в тот момент, когда хотел шарахнуть меня по голове, вдруг лишился чувств? Да его немедленно выпустят, а меня заберут. Кстати, на его морде — ни царапины. Он просто потерял сознание, и все.
— Странно, — сказал я. — А куда делся тот, что был в машине?
— Поведаю при встрече.
Вдруг мне захотелось предупредить главаря четверки проходимцев о том, что у них в руках очень опасный тип — человек без табутивного барьера, который и бровью не поведет перед тем, как отправить кого-то к праотцам. Но как это сделать, не засветившись?
— Из твоих слов получается, — сказал я, — что он тебя хотел оглушить, и вдруг потерял сознание?
— Конечно. Только не оглушить, а убить. У него была двадцатимиллиметровая в диаметре арматурина.
— А помешал ему я? — В словах моих слышалась ирония.
Костя долго не отзывался.
— Послушай-ка, — наконец подал голос, — ты что-то говорил о кенте, который наслал на тебя болезнь в поезде. Ход мысли таков: ты тоже принадлежишь к той породе людей. И, следовательно, помешал ему меня прикончить именно ты. Только не ври, что ничего не видел.
— Я действительно ничего не видел. Почему бы тебе, как врачу, не предположить, что у нападающего в момент, когда он занес над тобой прут, потемнело в голове. Ну, например, что-то съел перед тем. Или имел дело с каким-то ядовитым мусором. Сам знаешь, какая сейчас экология. То, что так случилось — совпадение, но не такая уж редкость. Оно свидетельствует, что над тобой распростер свое белое крыло твой ангел.
На том конце долго не отзывались. Моя логика, видимо, упала в удобренную почву.
— Такое мне в голову не приходило, — сказал Костя. — И хотя я не верю в белое крыло ангела, но предположить что-то подобное могу. Так как ты смотришь на то, чтобы нам встретиться?
— Сегодня не получится. Но если ты позвонишь завтра, то подумаем над твоим предложением.
— Ладно, — сказал Костя и отключил связь.
4
Во двор между домами, в одном из которых жила моя сестра, я заходил с противоположной от основной магистрали стороны. А к тому же из трамвая вышел на одну остановку раньше. Некоторое время ходил поодаль, и наконец, не заметив ничего подозрительного, направился к сестриному подъезду. Хотя отсутствие видимого «хвоста» ничего не значило. Сила, которая насылала на меня киллеров, наверное, имела в своем арсенале, помимо традиционного подслушивания телефонных разговоров, принципиально отличные средства слежения, например, возможности черных магов. Хотя в этом я не был уверен, потому что если им было все известно, то зачем тогда насылать на Костю мусорщиков? Мне уже не раз приходили на память слова покойного друга Михаила Чхана: «Не бойся их. Они не всемогущи».
На столе я нашел записку, в которой сестра сообщала, что после работы поедет к дочери, которая жила в центре, и что ужин — в холодильнике.
Сигнал мобильника застал меня в ванной. Я сообразил, что это опять Костя. Впрочем, звонить могли, как из Одессы, так и из Киева или из моего города. Когда после ванны, где я не так смывал с себя соль лимана, сколько остатки невидимой «паутины», из которой только-только выбрался, я посмотрел на дисплей мобильного телефона и увидел, что это был тот же номер, что звонил перед тем, по сумме цифр похожий на городской. Поскольку в Одессе номер моего мобильника никто не знал, то, по всему, это все-таки отзывался Костя. А звонил он, скорее всего из автомата. Он знал, что номер его телефона отразится в памяти моего мобильника. Хоть как хотелось узнать, в чем дело, но я решил и дальше притворяться равнодушным к «чужим» проблемам.
Позвонил моему литературному коллеге Алексею Ризченко. Там долго не отвечали. Я уже собирался отключиться, как вдруг на той стороне сняли трубку.
— Алло, слушаю. — раздался голос Алексея.
Узнав, что это я, он обрадовался.
— Когда приедешь? — спросил он. — Ты не забыл о словаре синонимов?
— Не забыл,— сказал я. — Он у меня в сумке.
— А когда к нам приедешь?
— Я уже здесь.
Коллега выразил удивление и спросил, не хочу ли я приехать к нему в гости. Прикинув, что мои язвы затянет через неделю, я сказал, что дам знать об этом по телефону
— Проблемы со здоровьем, — объяснил ему.
— Вот как. Какая-то напасть на писателей.
Он сказал, что сегодня отмечали сорок дней после смерти одного из ведущих прозаиков Одесской писательской организации. В связи с этим Алексей пришел уставшим и лег отдохнуть, потому долго и не отзывался на мой телефонный звонок.
— Представляешь, — сказал он, — хоронили второго мая, когда у многих еще было праздничное настроение.
«Итак, умер писатель тридцатого апреля, скорее всего в ночь на первое мая», — подумал я, чувствуя, как у меня начинают неметь ноги.
Он еще о чем-то говорил, но я отключился. Сообщение о том, что коллега наш умер в канун Вальпургиевого праздника, меня ошеломило. Так он тоже был одним из тех, кого несли на «гору Броккен» к жертвеннику. Его-таки принесли в жертву. А на меня до сих пор охотятся. Постепенно я стал приходить в себя.
—...А во Львове сколько наших людей вымерли, — донеслось до моего сознания. — И если бы только старики. А так уходят из жизни, преисполненные творческих сил. Это какой-то мор! Если бы я был суеверным, то подумал, что это кара Божья.
— Дружище, если слова «кара Божья» ты заменишь на слова «принесение человеческих жертв», то будешь недалек от истины.
— Это что-то из твоего нового фантастического произведения? — поинтересовался Алексей.
— Может, и из произведения, а, может, и из реальной жизни. Ну, пока.
— Э-э… Всего доброго. А когда я получу свой словарь?
— Получишь, получишь. Потерпи. — Я отключил связь.
Если для рядового писателя слово является основным инструментом творчества, то для Ризченко — это предмет исследования. Он изучает не только слова, но и слоги, из которых состоит слово, их звуковое и эмоциональное воздействие на сознание человека, исторические корни. Если сказать образно, — он подвергает анализу не самое море, каким является язык, а его молекулы и атомы. Прочитав в газете, что у нас издан в свет словарь синонимов, он тут же мне позвонил. Бусол, который его составил, собирал синонимы слов на протяжении сорока лет. Он сам набрал его на компьютере, т.е. выполнил трудоемкую, а следовательно, дорогую работу. Из его компьютерного набора я сделал оригинал-макет, что также удешевило затраты на издание. Я раздобыл средства и позаботился, чтобы словарем были укомплектованы все библиотеки области. Теперь каждый автор интересуется этим изданием. Но одновременно на меня начал коситься кое-кто из писательских авторитетов, мол, почему издал его, а не меня? Аргумент о том, что язык, который запрещали более шестидесяти раз, теперь требует поддержки, на них впечатления не произвел.
Мои размышления вдруг перебил сигнал мобильника. На дисплее высветился, уже третий раз, тот же номер. Это был, как я и подумал, Костя.
— Что-то ты не очень охотно откликаешься на звонки, — отметил он.
Я пропустил его слова мимо ушей, спросил:
— Что случилось?
— Что случилось, что случилось? То, что произошло, тебя должно заинтересовать больше, чем меня, — сказал он.
Хотя мне и хотелось узнать о мусорщике, особенно после рассказа Ризченко о смерти писателя, но я продолжал играть роль неосведомленного.
— Похоже, ты не потерял надежды втянуть меня в свои дела, — сказал я.
— Он раскололся, — сообщил Врач.
— В самом деле? И как вам это с Ксилантием удалось? С помощью тисков?
— При чем тут тиски?
— Ну, зажали ему яйца в тиски.
— Нет, — сказал Костя, — с помощью кота.
— Какого кота? — поинтересовался я.
— Обычного. Ксилантий поймал у альтфатера* кота и принес мне, — на мгновение Костя заколебался, — в медпункт, и я на глазах у того фрайера сделал коту укол. Кот издох, даже не трепыхнувшись.
— Весомый аргумент, — заметил я, — но жестокий по отношению к животному.
— Да, жаль Мурчика, — сказал Врач. — А только ставки слишком велики, чтобы потерять сон от угрызений совести.
— Мусорщик, наверное, был надежно связан? — спросил я.
— Да. Слушай, это такая сука! Я его чуть не отпустил. Клялся, что ничего плохого не имел в виду, а прут поднял возле урны. Он это говорил до того, как Ксилантий принес кота. А уже после чуть не лишился чувств от страха. — Миг Костя помедлил, потом сказал: — Знаю, знаю, ты сейчас спросишь, причем здесь ты. Отвечу: не строй Лазаря. Если ты действительно не в курсе события, то прислушайся и отнесись очень серьезно к моим советам. Совет первый: как можно скорее линяй из города. Заляг на дно — надолго. Совет второй: не поднимай трубку домашнего телефона — он, скорее всего, прослушивается. Совет третий: не говори никому о своем намерении скрыться. Для родных придумай какую-нибудь командировку или туристическую поездку.
Что-то мне подсказывало, что ни при каких обстоятельствах я не должен открываться. От темного Костя мог узнать только о том, что меня запланировали убить, а его — темного задачей было проследить, чтобы приговор был исполнен. Вряд ли «Мусорщик» знал о том, откуда поступил приказ. Вместе с тем, продолжать играть роль совсем не осведомленного, было бы с моей стороны не честно. Чтобы выгадать время на принятие окончательного решения, как быть в этой ситуации, я спросил:
— А где тот мусорщик, который, как ты говоришь, знает что-то обо мне?
— Сидит, прикованный наручниками к трубе в подвале одного большого дома.
— Но его нужно будет когда-то отпускать.
— Возможно. Но только после того, как я раскумекаю, что к чему. Да и ты к тому времени сделаешь ноги.
— Скажи, почему ты опекаешься моей судьбой? Ты принадлежишь к тем, кто готов взять на себя грехи человечества?
На той стороне послышался смех.
— Скажем так, ты произвел на меня хорошее впечатление. Из всего, парень ты простой, и с тобой легко общаться. Сказать короче — не мудак. А в наше время это уже немало.
— Спасибо, Костя, — сказал я. — Позволь и мне дать тебе совет. Узник твой — страшный человек. Не так жестокостью и коварством, как аномальными, как для человека, качествами. Он обладает медиумическими способностями. Ну, способностью подчинять своей воле. У того, кто смотрит ему в глаза, возникает желание повиноваться. Поэтому держи подальше от него Ксилантия.
— А мне как быть? — спросил Костя без тени иронии.
— Ты из другого теста слеплен. А уж теперь, когда тебе известно, что это за человек, зомбировать тебя ему не удастся.
— Я его, падлу, порешу! — В голосе «Врача» угадывалась жестокость.
— Сядешь. На тебя еще и убийство кота повесят, хе-хе.
— С тобой действительно легко, — сказал повеселевшим голосом Костя. — Но пора кончать базар. Потому как Ксилантий с тем гадом наедине остался. Так исчезай, смажь лыжи, дай тягу. Если не изменишь номер своей мобилки, то я буду держать тебя в курсе.
— Что ты собираешься делать?
— Обращусь в суд, — в голосе Врача слышалась ирония.
— Ты это серьезно? И в чем будет заключаться твой иск? Да любой судья это воспримет, как розыгрыш.
— Судья, к которому я обращусь, воспримет мой иск с пониманием.
— У тебя что, есть концы в суде первой инстанции?
— Тот суд имеет другое название. Какое именно? Я не могу назвать. Напоследок дам тебе еще один — четвертый совет: отнесись серьезно к предыдущим трем советам. Пока.
5
Потолок подпирали толстые колонны. Не греческие, не римские и не дорические, а сложенные из поставленных друг на друга округлых фигур, в основе которых — квадратные «пяты» на каменном полу. Это был большой зал, высотой не менее в десять человеческих ростов. Горельефы крылатых быков и львов, украшавших панели стен, свидетельствовали, что дворец принадлежал вавилонскому правителю. Я сидел за мраморным столом над свитком пергамента и ожидал, что скажет бородатый мужчина в красном одеянии. Между тем он расхаживал по залу, временами даже исчезал в глубине его и я его не видел, временами усаживался в кресло-трон, оправленное в слоновую кость, и подолгу о чем-то думал. Властелин был обеспокоен. Черная жидкость на кончике палочки, которой я писал, высыхала, и я снова макал палочку в чернильницу. Вдруг человек заорал густым баритоном:
— Арйох!
Тотчас послышалось от дверей:
— Вот я. — Из сумерек возникла фигура бородатого воина с мечом на поясе. На плечах у него поблескивали золотые наплечники.
— Приведи из храма Мардука мудрецов, халдеев и магов.
— Да, государь, — сказал Арйох и растворился в сумерках дворца. Некоторое время слышались его тяжелые шаги.
Этот диалог я записал на халдейском языке, как и все, что до этого писал. Что-то мелькнуло в моем сознании, моем — писца вавилонского царя Навуходоносора. То, что мелькнуло, можно было назвать проблеском памяти, но не прошедшего, а будущего. Вокруг двигались какие-то машины, мужчины и женщины в необычном наряде. Люди те вели себя неестественно раскованно, но одновременно казались мне беззащитными. Видимо, из-за того, что вокруг было множество более высоких зданий, чем в Вавилоне, но не было крепостных стен, окружавших их. Я как бы перенесся от истока ручья к великому морю, в которое впадал ручей, и снова вернулся. Я был писцом — тем, кто фиксирует все, что говорит царь или кто-либо из его окружения. Меня когда-то давно отобрали из молодых халдеев — слуг при храме Мардука, как такого, кто хорошо выводил буквы. К храму же меня привел мой дядя с халдейского племени, того самого, к которому принадлежала и династия вавилонских царей. Люди этого племени, в отличие от десятков других племен, составлявших царство, владели чрезвычайными способностями, в том числе и предсказывать будущее. Халдеи составляли основу храмовников, которые изучали небо, расположение звезд и его влияние на урожай, ход событий в царстве, судьбу отдельного племени, царской династии и самого царя. Немало было там людей из племен-вассалов, действительно мудрых, умеющих влиять и на сам ход событий, как в государстве, так и в окружающих царствах.
Их пришло два десятка, одетых, как и царь, в длинные, по щиколотку, плащи, но не красного, как у царя, цвета. Они застыли в низком поклоне. Позади группы стоял Арйох.
— Этой ночью мне приснился сон, который меня смутил, — сказал царь. — Я хочу чтобы вы сняли груз с моего сердца и истолковали тот сон.
Некоторое время группа молчала, а потом подал голос самый старый из них:
— Царь, живи вечно! Поведай нам, рабам твоим, сон, который встревожил тебя, и мы, рабы твои, истолкуем его.
— Нет, — сказал царь. — Вы сами расскажите мне мой сон. И дайте его толкование.
— Живи вечно, великий царь! — сказал удивленно один из группы. — На суше нет такого, кто рассказал бы тебе твой сон. Не сможем этого сделать и мы, рабы твои.
— Все так думают? — поинтересовался правитель.
— Все, живи вечно, государь! — сказал старый.
— Тогда я отдаю вас в руки Арйоха, — сообщил царь. — Только что я взвесил вас и нашел, что вы ничего не весите... Арйох, убей их, а их дома и все их имущество сожги.
После этих слов владыки я почувствовал, как у меня начали неметь ноги. Среди тех людей были жрецы из египетского храма, халдейские жрецы и маги, которые могли наслать болезнь и несчастье не только на отдельного человека, но и на целое племя. Не это меня испугало, ведь царь также владел их знаниями. Среди них был мой родной дядя.
Я тщательно записал как слова царя, так и слова, сказанные храмовниками. Не записал только бессмысленные восклицания тех из них, которые испугались смерти, а также то, как двух, потерявших сознание, выносили из палатий.
— Великий царь, во имя Мардука и Иштар, умоляю, не посылай своих рабов в край без возврата! — Это были слова старейшины, которые донеслись уже извне, и в которых, однако, не угадывалось отчаяния.
Послышались грубые выкрики. То Арйох передал храмовников царской страже, которая погнала их в тюрьму. Им осталось жить меньше суток. Завтра на рассвете их поразят мечом.
Через некоторое время в покои царя проникли голоса, а потом зашел Арйох.
— Царь, живи вечно! — сказал он. — Осмелился потревожить тебя раб твой Валтасар, тот, что из магов.
— А почему он не в тюрьме? — поинтересовался Навуходоносор.
— Его не было среди тех, кого приводил к тебе твой раб. Но когда я его забрал, чтобы отправить туда, где все, он сказал, что сможет рассказать тебе твой сон.
— Веди.
Вскоре появился человек, по возрасту ровесник царя.
— Живи вечно, великий царь! — сказал он. — Раб твой Валтасар осмелился предстать пред лицом твоим, ибо ведома ему причина смятения твоего. Но знай, царь, что для решения задачи, которую ты поставил перед твоими магами, халдеями и мудрецами, не хватит ума всех людей земли. Не под силу это было бы и мне, но есть Бог живой на небе, который услышал мою молитву и показал мне твой сон и растолковал сущность его... Сон твой и видения главы твоей на ложе твоем — вот они: Тебе, царь, мысли приходили о том, что будет потом, после тебя, а тот, кто открывает тайны, показал тебе то, что произойдет в будущем. Ты, царь, видел истукана. Большого такого! Блеск его очень сильный! А ты стоял у его ног жалкий и напуганный. Голова истукана была из чистого золота, грудь и плечи — серебряные, нутро и бедро — из меди, голени — из железа. А ноги частью железные, частью глиняные. И ты, царь, видел, как оторвался камень — не с руки брошен — и попал в ноги истукана, железные и глиняные, — и разбил их. В то же время развалились, как одно, — глина, железо, медь, серебро и золото. И они стали как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и не осталось от них и следа. А камень сделался великой горой и наполнил всю землю.
И тут я — писец — глазам своим не поверил: грозный царь соскочил со своего трона и поклонился Валтасару.
— Валтасар, ты великий, настоящий! — сказал он. — Проси, что пожелаешь.
— Царь, живи вечно! Не я, раб твой, рассказываю твой сон. Это Бог живой с тобой через меня говорит. Однако, если твоя милость, не губи храмовников.
Тотчас обратился властелин к начальнику дворцовой стражи:
— Арйох, вели освободить магов!
Когда Арйох бросился выполнять приказ повелителя, Валтасар продолжал:
— А теперь, царь, поведаю существо сна. Ты царь царей, которому Бог небесный даровал царство, власть, силу и славу. Везде, где живут сыны человеческие, звери земные и птицы небесные, Он отдал в твою руку и поставил тебя владыкою над всеми ими. Ты — голова, которая из золота. После тебя восстанет другое царство — серебряное, ниже твоего, и еще третье царство появится, иное, из меди, которое будет владычествовать над всею землею. А четвертое царство будет крепко, как железо, ибо железо бьет и разбивает все, так и оно, подобно железу, будет сокрушать все. А поскольку ты видел ноги и пальцы частью из гончарной глины, частью из железа, то будет поделено царство и в нем останется немного крепости железа, так как ты видел железо, смешанное с глиною. А пальцы ног частью из железа, а частью из глины, то и одна часть царства будет сильная, а другая часть будет ломкая. А что ты видел железо, смешанное с глиной, то они смешаются через семя человеческое, но не сольются одно с другим, так как железо не смешивается с глиной. А во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано какому-то одному народу. Оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно. А потому как ты видел, что с горы камень отторгнут, не руками брошен, и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото. А в дни тех царей Небесный Бог поставит царство, которое вовеки не разрушится, и то царство не будет отдано какому-либо одному народу. Оно разрушит и покончит со всеми теми царствами, а само будет стоять вечно. Поскольку ты видел, что сверху оторвался камень сам, не руками брошенный, и разбил железо, медь глину, серебро и золото. Так Великий Бог дал знать царю, что произойдет потом. И верен этот сон и истолкование его!
Тогда царь Навуходоносор пал на лице свое и поклонился Валтасару. Он сказал:
— Действительно, Бог твой — это Бог богов и Господь господствующих, когда мог открыть эту тайну!
Тогда он сел на трон — красный, оправленный в слоновую кость, и приказал мне записать его приказ о назначении Валтасара над всем царством Вавилонским и главным начальником над всеми мудрецами. Он также приказал записать перечень подарков для Валтасара — от дорогих ему ароматов, до красавиц-наложниц.
Когда владыка с магом пошли в трапезную, я снова ощутил какую-то струю, которая мелькнула в моем сознании. Я был уже не писцом вавилонского двора, а другим человеком, преисполненным странными знаниями, которых не знала храмовая наука. Это были знания о микромире — маленьких частичках живых и неживых тел. Я имел знания и о небесных телах — планетах и созвездиях, даже о посещении человеком иных планет, но напрочь лишен знаний о влиянии их на судьбу отдельного человека, племени или царства. Кто-то отсек информационную пуповину младенца — людей земли от ее чрева — космоса. Я не просто перенесся в духе в чужой для меня мир. Мое Я как бы растянулось, нет — пробежало во времени всеми царствами — как теми, о которых говорил Валтасар, так и многими другими. Но увиденное было таким уплотненным, что невозможно было выделить хоть какое-то событие. Можно было говорить только о последовательности царств. Я знал, что на том конце времени, где мне довелось побывать, есть еще один Я, собственно, — бусина на нитке, которая то исчезает, то вновь появляется, только в другом месте пространства-времени, но на той же нитке. Через минуту меня опять что-то перенесло во дворец царя Вавилонского, в зал, посреди которого стоял трон из слоновой кости. Вдруг мне открылось: он — трон и был тем предметом, который связывал меня — писца, раба царя вавилонского, с тем мной, который жил (нет — живет) в далеком будущем.
...Я проснулся, смущенный только что увиденным (точнее — пережитым) сном. Не возникало никаких сомнений, что писцом Навуходоносора был именно я, а не кто-то другой. В критические моменты у меня и ноги немели, как у него. А еще я был уверен, что трон, на котором сидел Навуходоносор и тот, что стоял на «горе Броккен», в Гарце, — тот самый, только отреставрированный человеческими костями и сесть на него должен был кто-то другой. А, может, и не другой, а сущность самого Навуходоносора (бусина на нитке), только в образе другого человека. Конечно, это был тот самый трон, который построил для себя Набопаласар, отец Навуходоносора, и на котором после последнего вавилонского царя Набонида сидели цари Мидоперсии, греческой империи и, кажется, кто-то из правителей Рима. Мне приснилось событие, к которому я много раз обращался, читая «Книгу пророка Даниила». Вне всякого сомнения, колосс на глиняных ногах — метафора, за которой прячется великая тайна человечества.
И тут я встал (еще мгновение назад я собирался снова погрузиться в сон), включил свет, нашел в ящичке, где моя сестра хранит нитки и иглы, портновский метр и кусочек мела и, подойдя к косяку, измерил свой рост. Потом сделал на косяке отметки, сколько сантиметров приходилось на голову, грудь и плечи, нутро и бедро и на ноги. Полный рост я взял за сто процентов. Посчитав и нашел, что на голову приходится 12 процентов роста, грудь и плечи — 16, нутро и бедро — 26, ноги — 46. Я знал, что Вавилонское царство просуществовало 88 лет, Мидоперсия — 207, Греческая империя — 301, Римская империя — 506. В сумме это составляет 1102 года. Когда эту сумму я взял за сто процентов, то на голову истукана — Вавилон пришлось 8 процентов, на его грудь и плечи (Мидоперсию) — 18,8, на живот и бедро (Греческое царство) — 27,2, на ноги (Римское царство) — 46 процентов. Пропорции современного человека (мои) и идола мало чем отличались.
Таким образом, пророк Валтасар закодировал продолжительность четырех мировых империй на пропорциях человеческого тела, — пропорции являются постоянными, если не принимать во внимание некоторые антропологические особенности рас. Более того, он даже учел, что Римское царство будет разделено (две ноги), что и произошло в 395 году, когда единая империя была поделена на Западную и Восточную (Византию) между двумя сыновьями императора Феодосия Великого.
Высшая Сила, наверное, та же, что и помогла мне расшифровать «Откровение Св. Иоанна Богослова», теперь открыла еще одно из самых загадочных предсказаний. Но кому, из власть придержащих, это во вред? Кому мешает, чтобы человечество узнало о тайне колосса на глиняных ногах? С такими мыслями я выключил свет и лег, надеясь уснуть.
Наверное, заснул бы, если бы не моя привычка писателя представлять все до мельчайших деталей. Я попытался «увидеть» внутренним зрением статую великана с золотой головой. Вдруг на меня нашло озарение: во внешних признаках колосса просматривалась еще большая тайна — его сущность. Она заключалась в том, что компоненты колосса — все четыре мировые империи — имели то же самое духовное наполнение, а именно — единое божество. Отличие состояло лишь в названии: в Вавилоне это был Мардук, в Мидоперсии — Бел-Мардук, в Греции — Бел-Зевс и Зевс, в Риме — Юпитер. А возник он — этот бог — и стал центральным именно в Вавилоне, в голове, что из золота. Вот почему пророчество было дано на четыре мировые империи. Веру в Мардука—Бела—Зевса—Юпитера разрушило христианство (камень, который превратился в гору и наполнил все человечество).
Разрушило земную «фигуру» идола, но не уничтожило его информационную программу, которая притаилась в астральном мире, ожидая своего часа. Это если бы подорвали здание, но чертежи его сохранились. То, что я увидел в момент своего Вальпургиевого полусна в ночь на первое мая, и было астральным содержанием истукана. На гору, где стоял зиккурат — храм Мардука и трон царей, его создавших, поднимались воины Вавилона, Мидоперсии, Греции и Рима. Это был ежегодный ритуал подпитки ауры (программы) колосса человеческими жертвами, энергетикой страданий. А может, — очередная попытка разбудить его из летаргического сна. С какой целью? Чтобы начать очередную замену духовного наполнения земного человечества. Зачем же еще?
Жрецы храма Мардука из Темного Сателлита знали, что мне дано разгадать их намерения, а это грозило обнародованию тайны. Да, именно это стало причиной охоты на меня. Меня хотели убить, нет — депортировать из земного мира, чтобы я не мешал им восстановить здесь истукана. Не самого идола, а идеологию царств, которые вобрали в себя самый жуткий тоталитаризм и сплошное рабство Вавилонии, беспредельную жестокость Мидоперсии, завоевательство Греческой империи, «железную руку» над всем миром Рима. Действительно, на меня охотятся маги — жрецы храма Мардука, современные мне земные исполнители которых напялили на себя мантии всевозможных «учений», верований и орденов, от иллюминатов до марксистов.
Метафору об истукане Валтасар высказал в пятьсот тридцать восьмом году до нашей эры, а развернуть ее — метафору и показать сам предмет, стало возможным только на пороге третьего тысячелетия. И сделать это суждено было мне.
Жизнь меня научила никогда не спешить с выводами. Решение задачи часто лежало на поверхности, казалось, протяни только руку и подними крышку сундука... Но чаще всего это был «поддавок» силы, которая все делала, чтобы скрыть истинную тайну. В «ящике» что-то лежало, но то «нечто» было дезой. А случалось, что в дезе была спрятана «собственно тайна», на самом же деле — деза высшего уровня. В земной жизни это случается сплошь и рядом. Даже писатели, в подавляющем большинстве люди мыслящие, бывают введены в заблуждение дезой высшего порядка, становясь носителями ложной идеи и, что совсем плохо, ложной морали.
Но теперь сомнений не возникало: я подошел к истине. Меня хотели отправить в край без возврата жрецы вавилонского храма Мардука, которые в образе земного человека жили около двух с половиной тысяч лет назад.
Читатель, если у тебя мелькнула мысль, что автор этих строк уж слишком «распоясался» в своей фантазии, то предлагаю прочесть строки из «Откровения Св. Иоанна Богослова» (13. 1) «И я видел зверя, выходящего из моря... 2.... Зверь, которого я видел, подобен барсу был, а его ноги — как у медведя, а пасть — словно львиная пасть. И дракон дал ему силу свою и престол свой и великую власть». Эту тайнопись мне дано было раскодировать в моей книге «И видел я зверя...». Она оказалась пророчеством на крупнейшую мировую мощь — власть, которая создала и возглавляла советскую империю. «Зверь, которого я видел, подобен барсу был, а его ноги — как у медведя, а пасть — словно львиная пасть». Звери эти были символами (государственными знаками) империй, составляющих колосса на глиняных ногах, а именно (соответственно) Греции, Мидоперсии и Вавилона. Рима нет из-за того, что христианство («гора»), которое развалило колосса и впоследствии стало государственной религией Рима, возникло именно в Риме. «И дракон дал ему (зверю) силу свою и престол свой и великую власть». Дракон — чешуйчатое, единорогое существо на длинных ногах — символ бога Мардука, изображения которого украшали когда-то стены храмов в Вавилоне. Коммунистическая власть, согласно пророчеству Иоанна Богослова, вобрала в себя все признаки крупнейших мировых империй, которые только знало человечество.
Так размышляя, я почувствовал, что погружаюсь в сон, настоящий, без остановки на границе с астральным миром, без сновидений.
*Альтфатер. Так в Одессе называют урны для мусора.
6
Было восемь утра, когда меня разбудил звонок квартирного телефона. Я уже протянул руку, чтобы снять трубку, но вдруг отдернул ее, вспомнив совет Кости. После нескольких минут звонок повторился. По всему, звонила сестра. Когда я по мобилке набрал номер ее рабочего телефона, то убедился, что это все-таки была она.
— Ты что, выходил куда-то? — спросила сестра. — Я тебе звонила.
— Да нет, был в ванной, а там ничего не слышно.
— Я чего звонила... Под морозилкой — колбаса, масло и сыр, а в шкафчике кофе...
— Не переживай. Я все найду. Ну, бывай, мне надо уже идти.
— На Куяльник?
— Ага.
— И еще одно. В прихожей у дверей висят ключи от квартиры соседей. Сами они — на заработках в Греции и просили поливать цветы. Так что заходи туда хотя бы раз в день. Вазоны — на подоконнике в кухне и на балконе.
...Мне не давал покоя Костин совет чем скорее убраться из Одессы. Собственно, это был уже не совет, а программа, но я еще не знал, куда бежать. Идея махнуть в Кишинев к Марице, которая вчера вечером казалась мне подходящей, отпала. Во-первых, если мой домашний телефон на прослушивании, то темные засекли ее номер, а посему ее жилье уже под колпаком. Во-вторых, я бы втянул Марицу в круг интересов темных. Ну, и, в-третьих, появляться перед ее глазами с такой физиономией, как у меня, было, мягко сказать, не корректно. На время я забыл о болезни, и когда подошел к зеркалу, то увидел, что язвы на лице начало затягивать. Врач знала, что говорила, когда советовала побывать на Куяльнике.
Шло время, а я еще не знал, как мне быть. Из десятков вариантов побега, накопившихся в голове, не мог выбрать ни один. А надо было решать немедленно: или, в самом деле, «смазать лыжи», или же идти на лиман. И тут я включил телевизор. Передавали областные новости. В конце была информация о дорожно-транспортном происшествии. Вдруг меня словно током дернуло. На экране возникла обочина дороги, на которой колесами вверх лежал фургон мусорщиков. Диктор говорила, что происшествие произошло ночью на окраине Дофиновки — пригорода Одессы и водителя в машине не оказалось. Автоинспекция не обнаружила и собственника организации, которой принадлежал фургон. Таким образом, люди, которые намеревались похитить Костю, были мусорщиками в том смысле слова, в котором его употребляют разработчики акций по ликвидации противников в бизнесе, экономике, политике. Их еще называют «чистильщиками». Но, по всему, они не на того напали. Неизвестно почему, я почувствовал облегчение. Скоро понял: у тех, кто меня заказал, возникла проблема, на которую они будут вынуждены реагировать оперативно. А это значит, что у жрецов храма Мардука (их земных исполнителей) проблема со мной на время отойдет на второй план. Такой ход мысли подтолкнул меня направить стопы на Куяльник.
На этот раз я остановился с противоположной стороны от центральных корпусов курорта, недалеко от дороги, ведущей на Хаджибеевский лиман и далее на Седьмой километр. Неудобство заключалось в том, что берег уже с воды был поросший травой, похожей на камыш и ее остряки устилали дно. Я выбрал эту часть лимана потому, что от города ее отделяла не только скоростная трасса, но и металлический бордюр. Каждому, кто направлялся к берегу, пришлось бы преодолевать барьер, а следовательно, быть на виду. К тому же тех, кто пользовался этим берегом, было значительно меньше, чем на центральной части пляжа.
За мной никто не следил. Разве что хвост был магический или, сказать бы, информационно-полевой. На всякий случай я решил обезопасить видеорепортаж, который снял на Лузановском пляже. Но отправлять его на мою электронную почту было бы рискованно. Темные уже проникали в мою квартиру и «копались» в компьютерных папках, некоторые файлы даже повредили, но у меня хранились дубликаты на съемных носителях. Поэтому я, присвоив видеосюжету название «Марица», направил его на электронный ящик моей племянницы, приписав, что файл от меня и для меня. Теперь, если со мной случится ситуация, подобная вчерашней, то «вещественное доказательство» не будет потеряно. Я надеялся со временем обработать его в соответствующей компьютерной программе, которая позволяет многократное увеличение, и увидеть лица мусорщиков.
Между тем полное бездействие, особенно отсутствие возможности перекинуться с кем-то словом, начинала меня угнетать. Я стал чаще заходить в рапу, менять грязевые маски. Перед отъездом в Одессу собирался навестить моих друзей в центральной библиотеке, где в прошлом году прошла презентация книги «И видел я зверя...», но язвы на лице не позволяли мне этого сделать. Даже не столько это, сколько возможный взгляд женщины, которая прониклась идеей произведения и которая спросила тогда: «А вам не страшно?». Теперь в ее взгляде должно будет читаться сочувствие и понимание причины болезни. И тут я инстинктивно взял мобилку и выбрал из списка номеров телефон заместителя директора библиотеки. На мгновение растерялся: одного моего слова «Здравствуйте!» Было достаточно, чтобы меня узнали.
— О! Это же надо! — раздался звонкий женский голос. — Как вы узнали, что я собиралась вам только что звонить? Вот передо мной лежит телефонный справочник...
— Действительно? Что случилось?
— Да тут какой-то человек пришел. Просил все ваши книги. Он и сейчас сидит в читальном зале.
— Какой он?
— Такой себе. В читательской карточке записался врачом.
— Да? И что же его интересует?
— Подождите минутку...
В трубке послышался разговор. Скоро снова раздался голос:
— Это я говорила с заведующей залом. Читатель, о котором я вам только что говорила, просит, чтобы книгу «И я видел зверя...» записали ему на абонемент. Я не позволила. Пусть приходит и читает здесь. — Она мгновение помолчала и добавила: — Странно — человек, который интересуется исследованиями пророческих текстов, и этот ваш звонок... Вы с ним что, договаривались?
— Нет, — сказал я как можно убедительнее. — Просто позвонил, чтобы сообщить, что я в Одессе. Но если хоть кто-то потянулся к моим произведениям, то просил бы вас выдать ему книгу. Конечно, в случае если она потеряется, я отдам вам мой экземпляр.
— Хорошо, я сейчас скажу. — Минуту ее не было, а тогда она спросила: — Когда придете?
Я коротко рассказал о своей болезни, и что именно она привела меня в Одессу.
Выслушав, женщина сказала:
— Мы вас и так уважаем. Приходите. Есть о чем поговорить...
Я пообещал подъехать, как только позволят обстоятельства.
Лицо красивой женщины, которое все время стояло перед моим внутренним взором, после того, как мы прекратили связь, сменилось Врачом. Я еще раз убедился, что это действительно умный человек. Он не бросился в бой вслепую, а стал искать причину подставы, в которую его кто-то хотел втянуть. А она, как он сообразил, помня, что я писатель, могла быть спрятана в моей литературной деятельности. Не укладывалось только в голове, почему эта личность вдруг оказалась на «обочине».
Вода в лимане казалась теплее, чем вчера; я лежал на мелководье, изредка поглядывая на свою одежду, где в туфле был спрятан телефон. Если за мной кто-то следил, то ему не просто было бы распознать одну из голов среди десятков вымазанных грязью, которые там и сям «плавали» над рассолом. Но пока на берег никто новый не пришел. Был полдень и я вышел на сухое, чтобы съесть бутерброд и выпить кофе, принесенные с собой. И тут позвонил телефон. «Не Костя ли?» — мелькнуло в голове. В Одессе номер моего мобильника знал ограниченный круг людей. Но это оказался Алексей Ризченко.
— Тебя искал какой-то человек, — сообщил он после приветствия. — Секретарша Союза сказала, что такой существует, но в нашей организации он не числится. Помня, что мы дружим, позвонила мне.
— Когда это было? — поинтересовался я.
— С утра. Он еще спрашивал, нет ли, в Союзе каких-то твоих книг.
— Спрашивал, из какого я города?
— Да. Она сказала, что ты киевлянин.
— Зачем она солгала?
— Она почему-то считала, тебя киевлянином.
«И, слава Богу», — подумал я.
— Что за человек? — спросил Алексей.
— Не знаю. Может, спутал меня с киевским однофамильцем. Там живет мой однофамилец, только зовут Владимиром. Нас иногда путают.
— А-а... Ну, пока, к тебе недешево звонить.
Таким образом, Костя с самого утра отправился выяснять мою личность. Сначала разыскал офис Союза писателей, тогда обратился в библиотеку. Побудила его к таким действиям информация, полученная при допросе темного. На мгновение я посочувствовал Косте, ведь докопаться до истины и не потерять рассудок, в этой ситуации было невозможно. А он, как свидетельствовало его поведение, привык иметь во всем ясность. Вряд ли темный «раскололся» совсем, но то, что врач пустился на поиски моих книг, свидетельствовало, что он кое-что высветил. Конечно, Костя не лукавил, сказав, что информация, полученная от «чистильщика», касается больше меня, чем его самого.
Я сделал попытку связать события вчерашнего и сегодняшнего дней в одну цепь. Какая-то сила решила лишить меня жизни. Она наняла исполнителей будто бы для похищения меня, на самом же деле для убийства. Не получив гарантии, что я мертв, она стала разбираться с исполнителями. А поскольку те оказались людьми сообразительными, то заказчик и исполнитель поменялись местами: первый стал гонимым, второй тем, что преследует. Покушение на меня обставлено так, что тот, кто похищает (на самом деле убивает), становится автоматически кандидатом на пожизненное заключение; в случае же ухода от ответственности оказывается на крючке у заказчика. Тот же, кто заказал, к преступлению никакого отношения не имеет. Такой план может быть разработан только в связи с исключительными обстоятельствами. Если же к этой схеме добавить удивительный случай с потерей сознания мусорщика, то Косте действительно есть над чем поразмыслить. Впрочем, как и мне. До сих пор я не замечал в себе способности «завалить» человека на расстоянии. Боль снимаю. Даже — некоторые опухоли. А вот чтобы так...
По-видимому, много чего узнал Костя от темного. Где, в каких кабинетах власти, планировалась акция. А что к этому был причастен кто-то из власти, у меня не было никаких сомнений, как не возникало сомнений и в том, что на многих властных ступенях сидят законспирированные «дети» Мардука. Да и не только законспирированные... В день, следующий после Вальпургиевой ночи — первого мая, — они возлагают цветы к памятникам сатане в городах, городках и селах. Они всевозможными способами блокируют замену названий улиц и площадей, носящих имена крупнейших каннибалов человечества. Им (их верховодам) хорошо известно, что пока живет память о человеке, до тех пор живет и сам человек. Не в материальном мире, конечно, — в другом, невидимом теле. Вот и ходят граждане городов и весей под табличками с надписями имен тех, кто за семьдесят три года и семь месяцев истребил шестьдесят два миллиона людей. Жизнь моих соотечественников проходит в невидимом кровавом тумане, который выдыхают дощечки на углах домов. Тот туман делает их глухими к страданиям дедов и прадедов и «пепел Клааса не стучит в их сердца». Ну, а тех, кто докопался до оккультной сути «формы», «дети» Мардука просто уничтожают.
Почему? Ведь «форма» — идеология колосса на глиняных ногах — уже отошла.
Именно отошла, а не исчезла. Образно сказать, этот «файл» сохраняется на диске. Один раз в год, в Вальпургиеву ночь, его извлекают из тайника и вставляют в «дисковод компьютера». К этой дате готовят и жертвы. Я должен был стать одной из них. Ведь мне дано было идентифицировать веру в бога Мардука с верой в Маркса. Речь идет не о принадлежности аккадско-халдейских жрецов и не о марксизме, как учении немецкого экономиста, а о том, настоящем, чем можно заполнить форму колосса на глиняных ногах. А это не словеса, в какую бы гуманную обертку их не заворачивали, а беспредельный тоталитаризм и такая же безграничная жестокость, которые за ними — словесами стоят. Тот, кто наполнил «форму» в девятнадцатом веке, писал в молодости:
“Я хочу спорудити собі трон
На великій холодній горі,
Оточений людським страхом,
Де царює похмурий біль.”
А еще он писал в своей драме “Квлален”:
“Бачиш цей меч —
Князь темряви продав мені його...
Ти (сатана) летиш в провалля.
І я зі сміхом кинусь за тобою...
І незабаром кину людству
Мої прокляття титанічні.
Моє прийнявши вчення,
Світ згине по-дурному.”
До сих пор мы с Костей вели каждый свою игру, а тем временем ситуация требовала объединения усилий. Я решил, что как только он заговорит, предложу встретиться и скоординировать совместные усилия и вывести на чистую воду ту силу, кем бы она ни оказалась. По всему, Костя был не из робких.
Но шли день, второй, третий, а Врач не отзывался. Помня его совет, я ни разу не воспользовался домашним телефоном, и родственникам и знакомым звонил по мобильнику. Слежки за собой не замечал. Правда, из дома выходил около шести, когда «стукачи» еще спят, а приходил под вечер. Свет не включал. Бликов экрана телевизора также не было видно со двора, потому что мешала лоджия. Между тем я все меньше замечал на себе взгляды людей, следовательно, раны мои начали заживать. Уже можно было рискнуть и показаться в библиотеке.
Вдруг позвонил телефон. Это был одиночный звонок. Когда я отклонил крышку, то увидел на экране знакомый уже номер. Пожалуй, Костя давал знать, что с ним все в порядке или же предлагал позвонить по этому телефону. По набору цифр это был номер городского, а не мобильного аппарата. На мой звонок, однако никто не откликнулся. Итак, оставалось первое — мне сообщали, что процесс поиска «заказчика» продолжается. И тут я почувствовал, что стал переживать не только за себя, но и за Врача. Ему опасность угрожала больше чем мне. Ведь если мою — автора «Зверья...» — смерть надо обставить так, чтобы ни у кого не возникло подозрения в ее ненасильственном характере, то его можно «убрать» традиционным способом. Наверное, и он это понимал (или поймет), ознакомившись с моей книгой. Вероятно, причина, по которой меня хотят лишить жизни, для него уже не тайна.
7
...Я лежал на логове из осоки у самой воды, с головы до ног измазанный илом. На мое тело время от времени накатывалась приятная прохлада, когда облака закрывали палящее солнце. Все, что меня окружало, а именно: десятка два людей на берегу и в воде, покрытых слоем грязи, растения, машины поодаль, крики чаек, казалось, находилось в каком-то другом мире. Настоящей же моей реальностью было видение: ко мне подкрадывался зверь — большой; если бы он стал на задние лапы, то был бы ростом как человек. Это была рыжая в черных пятнах пантера и двигалась не по земле и не по воде, а по другой дороге. На звере медью поблескивал ошейник, от которого тянулся повод в очертания большого сооружения, на все небо, которое едва чеканилось в пространстве. На поводе, как на ленте рулетки, угадывались числа — это были годы. Так пантера (ее еще в Библии называют барсом) приближалась ко мне по дороге времени. Скоро я увидел ее глаза — желтые в черную крапинку, в них было то же самое, что и в глазах кошки, которая подкрадывается к птице — сосредоточенность. Зверь уже не подкрадывался, а полз на животе, и только мощные мышцы, вздымавшиеся под пятнистой кожей, свидетельствовали, что он в любой момент может превратиться в копье и поразить меня. Вдруг сыпнуло проливным дождем и тут же блеснуло. Именно этот момент отделил меня от смерти. Как только я вскочил, чтобы спрятаться в воду, как в логово попала молния. Осока, выдавленная моей спиной, мгновенно превратилась в пепел. Двое пожилых людей, спешащих к воде и все это видевших, застыли. На их лицах, скрытых под слоем ила, нельзя было прочесть ни страха, ни удивления, но глаза выдавали растерянность. Конечно, не часто такое увидишь... С оцепенения вывел удар грома, после которого «сооружение» на небе, напоминавшее храм (его видел только я), стало разрушаться. Начала таять в пространстве и пантера — она разрасталась и одновременно разжижалась, словно это был макет животного из газа или пары. Тем временем супруги, перекрестившись и, удивленно переведя взгляд с меня на черную дыру в логове, зашли в воду. Я хоть и был изумленный тем, что произошло, но не удивился. Мое состояние можно было сравнить с состоянием человека, долгое время находившегося на линии огня. Опасность, которая шла со всех сторон, ужасала, но уже не было того первого панического страха, который заставляет дрожать.
Удар молнии, как и все, что со мной произошло в последнее время, не был случайностью. Вокруг меня, в астральном мире, идет потасовка. Две силы соревнуются: та, которая позволила мне декодировать великое пророчество, и та, которая намеревалась еще раз воспользоваться «формой», и, естественно, была заинтересована, чтобы о нем — пророчестве не знали.
И тут я заметил, что на лимане не было уже ни одного человека, а солнце касалось горизонта на западе. «Но ведь только что перевалило за полдень! — удивился я. — Куда подевались все?». Меня словно кто-то подхватил с конвейерной ленты, которая называется временем, где-то подержал, а потом опустил на то движущееся полотно. Несколько часов подряд события на берегу происходили без меня. Однако черная дыра от молнии свидетельствовала, что случай все-таки произошел. Вдруг я остолбенел, увидев такую же дыру, в которой еще тлел жар, в том месте, где должна была лежать моя голова. Итак, меня спасла сила, которая стоит над пространством и временем, и которая выбрала меня для рассекречивания пророчеств; она позаботилась и о том, чтобы мне ничто не помешало справиться с задачей.
Все вокруг говорило о том, что в мое «отсутствие» прошел ливень. К счастью одежда, лежавшая под целлофановой сумкой, оказалась почти сухой. Не намочил дождь и мобильник, спрятанный в туфле и прикрытый пучком осоки.
То, что и в этот раз я остался жив, был обязан силе, которая меня оберегает.
Меня разбудил звук мобильного телефона.
— Это Ксилантий, — отозвались на той стороне.
— Кто? — Я все еще играл роль человека, не придававшего значения общению со случайными людьми на Лузановском пляже.
— Ну, тот, что мы познакомились э-э... Твой номер я взял у Кости-Врача.
— А-а... Видимо, произошло что-то серьезное, что ты в такое время?..
— Случилось. С Костей — несчастье.
На мгновение мне перехватило дыхание.
— Я могу чем-нибудь помочь? — сказал после паузы, стараясь не выдавать волнения.
— Можешь. И больше никто, кроме тебя. Так говорит Костя.
— Но я не врач.
— Не имеет значения. Где ты сейчас — в Киеве? Мы оплатим дорогу и суточные. Немедленно отправляйся.
— Я в Одессе.
— О-о! Слава Богу! Куда за тобой подъехать?
— Через сорок минут — возле Херсонского сквера, там, где трамваи разворачиваются. Пока.
Часы на дисплее мобильника показывали третий час ночи — время, когда легче спрятать концы в воду после тяжкого преступления. Мое согласие встретиться с «исполнителем» можно было объяснить чем угодно, только не чувством самосохранения. Впрочем, не поздно было еще передумать и не ехать. Но я, как запрограммированный, начал одеваться.
Автомобильное движение, как для такого времени, хотя и было оживленным, но ни одно авто не останавливалось. Наконец из мрака вынырнул микроавтобус-маршрутка, в освещенном салоне которого сидело с полдесятка пассажиров.
...Я вышел из маршрутного такси за Пересыпским мостом и сразу же заметил в пустом сквере через дорогу легковушку с включенными подфарниками. Приблизившись, увидел, что за рулем сидел Ксилантий. Как только я оказался в салоне, он нажал на газ, а потом сказал:
— Спасибо, что не отказался...
— Что случилось? — спросил я.
— Сам увидишь.
Машина — это была та самая легковушка, на которой меня несколько дней назад возили «исполнители», — направлялась туда, откуда я только что приехал. На большой скорости она промчала Ярмарочную, Седьмую Пересыпь, Лузановку и выехала на Николаевскую дорогу, а там вскоре повернула налево и остановилась во дворе большого многоэтажного дома рядом с металлической дверью, на которой при слабом освещении угадывалась надпись красным «Посторонним вход воспрещен». Дверь вела в подвал. Я спускался по лестнице вслед за Ксилантием и подумывал, не ловушка ли это. Вдруг во мне проснулся зверь. Теперь уже не я, а он осматривал все вокруг.
— Чего ты остановился? — сказал Ксилантий. — Пойдем.
— Что это за помещение? — спросил я чужим голосом.
— Котельная.
«А откуда взялся темный?» — чуть не вырвалось у меня.
Подвал оказался ярко освещенным. Тихо работали какие-то приборы. Тем временем зверь во мне ставал все более агрессивным и, казалось, вот-вот вырвется наружу. За котлом, от которого отходили теплые трубы, на диване лежал Костя — скрученный и неподвижный, в виде коряги. Увидев меня, он стал извиваться, словно выкарабкивался из рук кого-то невидимого, но сильного, который ломал его тело. Ксилантия, кинувшегося к другу, неожиданно остановили слова, молвленные устами Кости:
— Ану вон, паскуда! — Однако голос был не Костин.
Ксилантий остолбенел от этих слов. Посмотрел на меня виновато.
— Да еще час назад мы с ним по — по-доброму...
— Это не Костя, — сказал я. Заметив на лице Ксилантия растерянность, добавил: — Выйди, друг. Э-э, я тебя позову.
Наши взгляды встретились, и я заметил, как выражение растерянности в его глазах вдруг превратилось в ужас. Он не пошел, а побежал к лестнице. На него ведь посмотрел не я, зверь во мне. А в нем была сосредоточена вселенская ярость, которая скрывается в каждом человеке от сотворения мира. Это, собственно, оружие, не позволяющее темным окончательно завладеть земным миром. И бывают моменты, как в жизни отдельного человека, так и в жизни всей нации или даже человечества, когда оружие то, усыпленное злой силой, временами вырывается наружу и тогда очищается нация и человечество, самоутверждается человек. У многих этот инстинкт спит, у некоторых он неподконтролен сознанию, а поэтому становится причиной греха и покаяния за грех. Во мне он едва повиновался моей воле. Лишь только затихли шаги Ксилантия, как из меня вырвалась черная сфера, величиной с человеческую голову, и попала в Костю. Вдруг заревело, а я на мгновение оказался на горе Броккен, нет — над горой с зиккуратом, троном из человеческих костей и жертвенным столом. Ощущение присутствия было таким правдивым, как и тогда, во время астрального полусна. Костино тело вдруг выпрямилось. Исчезло и мое видение. Рев, а точнее уже — хриплое мычание, тем временем продолжалось, но в другом месте.
— Спасибо, что пришел, — послышался Костин голос. Его только что неподвижное тело шевельнулось. — Если бы не ты, он бы меня убил. Черти б его взяли — эту паскуду.
— Он и есть черт, — сказал я.
— У-у, сука! Я его пришью сейчас! — Врач полез в аптечку, висевшую над диваном, и взял коробочку со шприцем.
— Опомнись! Его уже здесь нет.
— Возможно. Но тело его у нас.
Костя бросился к узенькой двери с противоположной стороны от лестницы. Там оказалась небольшая комнатка с диваном, столом и двумя отжившими свой век креслами. На цементном полу, прикованный наручниками к одной из многочисленных труб сидел Мусорщик. На нем была та же красная жилетка. Все это видел не я, зверь-хранитель, который только что занял во мне свое место. Увидев Костю, Мусорщик рванулся, когда же из-за его спины вышел я, он вдруг задергался, как бешеный, на губах выступила пена, словно его кто-то душил. Это расправлялся с ним мой зверь. Костя смотрел на это с недоверием, как на сцену из триллера. Когда тот затих, он подошел и потрогал пульс.
— Кажется, мое лекарство здесь лишнее, — сказал.
— Не думаю, — это сказал не я, а зверь во мне, весь напряженный, готовый броситься снова на Мусорщика.
За спиной послышалось движение. Это был Ксилантий. Он держал лопату.
— Шарахну по балде, и конец всему, — сказал он.
— И тем отблагодаришь шефу за этот ночной визит, — отметил Костя.
— А при чем здесь он?
— А при том, что станет соучастником убийства человека.
— Разве это человек?
— Да замочи его, падлу теплую! — рявкнул я, нет — зверь во мне.
Ксилантий бросился к Мусорщику и уже занес над головой лопату, но его друг оказался проворнее. Отраженная им лопата попала в трубу, оттуда сыпнули искры.
— Ну, ты же и фрукт! — сказал Костя удивленно.
Между тем Ксилантий не выпускал из рук лопату и с ожиданием смотрел на меня. Вдруг я понял, что зверь уже не выглядывает из моих зрачков, а спрятался где-то в глухом уголке сознания. Иначе этот человек не смотрел бы мне в глаза.
— Прости, друг, что дал волю чувствам, — сказал я виновато. — Терпеть не могу темных.
— Как и они тебя... — заметил Костя, осторожно взглянув в сторону товарища. — Ксилантий, отнеси лопату на место.
Тот послушно вышел. Костя коснулся запястья Мусорщика осторожно, словно это был провод высокого напряжения. Вдруг он отшатнулся.
— Он жив, — сказал шепотом.
— Не он, а владелец тела, в котором селился пришелец из потустороннего мира. Советую, пока человек еще не пришел в себя, отвезти его куда-нибудь подальше... Вы его сюда доставили с завязанными глазами?
— Конечно... Мы ему тогда на голову резиновое ведро надели, — сказал Костя.
— Наденьте и на этот раз, и скорее избавьтесь от него.
— А где тот, который был здесь командиром? — кивнул на Мусорщика Костя и осторожно огляделся. — Ведь он может войти и в кого-то из нас...
— Может, но для этого нужен еще один темный, и не какой-нибудь, а такой, который смог бы проникнуть в твою душу и внедрить в нее того, кого мы выгнали из сознания этого человека. Их комиссар.
Костя посмотрел на коробочку со шприцем, которую держал в руке, и сказал, как мне показалось, с облегчением:
— Обойдемся без этого... — Он вышел и принес другой шприц. Заметил: — Это лекарство ему больше подойдет.
От укола в предплечье заключенный даже не дернулся.
— Что ты ему ширнул? — спросил я.
— То, что отключает сознание, — улыбнулся Врач, еще раз пощупав пульс. — Минут сорок хватит, а там пусть как знает. Ксилантий, неси ведро! — позвал.
Резиновым ведром оказался чехол, в котором держат щелочные аккумуляторы.
— Может, ему сначала морду обтереть? — сказал Ксилантий.
— Нет. Вези так — подумают, что его падучая била,— поразмыслив, добавил: — Жаль парня. Надеюсь, очухается...
Ксилантий подогнал машину дверцей ко входу в котельную и они втолкнули Мусорщика с ведром на голове в салон.
— Не забудь снять с него наручники, — предостерег Костя.
Когда габаритные огни машины растворились в темноте, я поинтересовался:
— Что случилось? Ты же держал все под контролем.
Костя не спешил с ответом. Он запер дверь и уже на лестнице сказал:
— То, что со мной произошло в последние несколько дней, я назвал бы вторым переосмыслением... — Некоторое время он молчал, а потом продолжал: — Нет — я как бы заглянул в невидимый, мало кому известный, но вполне реальный, мир. Это какое-то кружево причин, следствий, чьих-то интриг и программ, в которых тебе, не посвященному, отведено только повиноваться. Ты спрашиваешь, что произошло... Если бы я не заглянул в ту действительность, то ничего бы и не произошло. Двери в мое сознание для того черта были бы закрыты. Он мог бы уничтожить меня физически, а вот чтобы завладеть телом, то дудки. А так я стал для него открытым.
— Как для врача, ты как-то туманно выражаешься, — заметил я.
Мы уже сошли в подвал и стояли у котла. Вдруг Костя посмотрел мне в лицо.
— Не придуривайся. Ты знаешь, о чем я...
— Имеешь в виду темного, которого я выгнал из тебя? То житель Орба. Их достаточно здесь. И тот, который тебя мучил, не худший, потому как временный. Он отправился в свой мир. Плохо же, когда они входят в плод человека — это происходит на пятом месяце беременности — и рождаются как люди. Так, сказать, настоящие люди, но без табутивного барьера. То есть без того, что не позволяет любому существу съесть особь своего вида. Я назвал их «людьми», а сказать надо «существа». Потому что это гибрид из человеческого тела и нечеловеческой сущности. Распознать их невозможно. Нам — обычным, конечно... Их же родственники из Темного Сателлита знают их еще до рождения. Это разведчики и резиденты темных в нашем мире. Назначение их — воплощать планы начальников Орба в земном обществе. Кстати, они — земные — на Орбе частые гости. Наведываются туда, когда спят.
— Скажи, за что они хотят изжить тебя со света? — вдруг спросил Костя.
— С чего ты взял? — удивился я не очень искренне. И сразу добавил: — Ты говорил по телефону, что темный имеет больше отношение ко мне, чем к тебе. Объясни, пожалуйста: ведь покушение на Лузановке было совершено на тебя, а не на меня.
— Действительно. Но помешал им ты. Я оказался между вами — людьми с аномальными способностями — случайно. А вообще-то, мой вопрос, как говорят ученые, не очень корректен после того, что вот только что случилось со мной. Ты их видишь, узнаешь, а, следовательно, представляешь угрозу осуществлению их планов.
Мне было ясно, Костя не спешил раскрывать карты. Наверное, его угнетала роль «исполнителя», в которую его втянули темные.
— Пожалуй, так... — согласился я. — А только твое случайное присутствие, как мне кажется, не было случайным. — Заметив, что Врач отвел глаза, я добавил: — Где-то я уже слышал, что случайность — это непонятная закономерность. Не припомню только, где именно.
— Когда я с тобой, у меня возникает ощущение, что стою перед рентгенаппаратом, — усмехнулся Костя.
— Не преувеличивай. Я могу, нет — мне дано распознать темного, это так. А вот чтобы проникать в сознание нормального человека, то ты ошибаешься.
— Так, по-твоему, я нормальный?
— Конечно.
— И Ксилантий?
— И Ксилантий. Знаешь, чего на меня насели темные? Не только потому, что я их вижу. Я знаю, в какие годы и месяцы их рождается больше. Следовательно, могу вычислить, когда начнется брожение в обществе. Ну, это когда их многочисленная генерация войдет в пору зрелости. Я знаю, что они наделены разумом, ориентированным на плетение интриг, клевету, натравливание отдельных людей и человеческих групп, на то, что ты называешь невидимой сетью в невидимом плане бытия. Успех их акций держится на полной неосведомленности простых людей об их намерениях. Всякий, кому открылся их мир или тот, кто случайно его подсмотрел, должен быть уничтожен. Не хотел бы тебя пугать, но теперь и ты — в их черных списках.
После этих слов лицо Кости, и без того бледное, побелело еще больше. На мгновение я посочувствовал ему, ведь не так давно и сам узнал, что обречен.
— Не переживай, друг, они не всемогущи. — В этих словах я уловил нотки моего друга-поэта, сказанные им, чтобы успокоить меня, много лет назад.
— Да плевать я на них хотел! — вдруг рявкнул Костя. — Они мне делают мерзости всю жизнь. Я просто не знал, кто подножки ставит, и кто шлагбаум опускает. А теперь знаю. Суки! Суки!
— Друг, я не совсем уверен, что ты выражаешься культурно, но твоя реакция на возможную от них угрозу мне нравится. Когда я об этом узнал относительно себя, то где-то с неделю ходил как прибитый. Ты же бодр, полон оптимизма и зол.
И тут круглое лицо Кости осветилось улыбкой.
— С тобой действительно легко, — отметил он. Вдруг спросил: — А о каких годах и месяцах ты говорил? Ну, когда тех появляется больше.
Я прикинул, что Костя читает мою книгу, возможно, знает или же рано или поздно узнает ответ на свой вопрос, поэтому сказал:
— В любой год, сумма цифр которого дает конечное число восемнадцать, мир обогащается темными. Например, одна тысяча восемьсот восемьдесят первый — сумма цифр — восемнадцать. Если на столетие таких годов выпадает два-четыре, то угрозы для людей планеты нет. Если же их количество увеличивается до девяти-десяти, то наступает апокалипсис. Как только укоренилась в мире людей и начала свою деятельность одна генерация темных, ей на смену приходит другая, а потом еще и еще. В такие годы, даже среди нормальных людей, рождается немало ублюдков, ну, извращенцев, параноиков, дебилов... Именно на них ориентируются темные. В такие времена быть умным, образованным крайне опасно. Выживают только серые или те, кто симулирует из себя идиота.
— Интересно, — сказал Костя. — А месяцы?
— А месяцы, друг мой, пока, хе-хе, — тайна, — ответил я. — Только не подумай, что я тебе не доверяю. Дело в том, что различные группы наций датируют жизнь по разным календарям. Так, у мусульман одно исчисление, у иудеев другое, у христиан еще другое, ну и так далее. Пока я посчитал месяцы и дни по христианскому летоисчислению... Но даже эти мои исследования не до конца проверены.
— Черт с ним, что не до конца, — сказал Костя. — Пусть будет приблизительно. Но это уже хоть какая-то наводка на то, с кем можно иметь дело, а с кем нет. Недавно меня так подставили, не дай Бог.
— Прости, — не скажу. Малые знания — вещь опасная.
— Чего это?
— Ну, представь себе женщину, которая родила ребенка в один из тех дней. Скажем, ей известно, что это за день, или кто-то ей об этом скажет. И как ей потом жить, с сознанием того, что привела в мир нелюдя? Может же случиться и такое, что женщина родила вполне нормального младенца. С каким сердцем она будет относиться к родному ребенку? А впереди ведь целая жизнь! Вот почему я не назову ни месяцы, ни дни.
Мои слова, наверное, заставили Костю задуматься. Он о чем-то размышлял. Между тем перед моим внутренним взором возник человек в красной жилетке, который лежал на полу, и шприц в руке Врача.
— Скажи, — снова сказал я, — тот человек был без сознания, когда ты вонзил в него иглу?
— Да.
— А зачем тогда это было делать?
— Не волнуйся, это не яд. Он просто какое-то время будет находиться в бессознательном состоянии. А потому не запомнит ни Ксилантия, ни нас, ни места, где он находился.
— Поскольку ты уколол ему, э-э, препарат, вводящий в беспамятство, то сколько минут он будет действовать?
— Думаю, минут сорок. А, может, и больше. Для него это была тяжелая психическая травма.
И тут послышалось звяканье ключа — отпирали металлическую дверь. По лестнице спускался Ксилантий. Я прикинул: прошло минут двадцать. Так что Мусорщик находился в машине Ксилантия минут десять, а потому мог не помнить не через препарат, а через потерю сознания. Сам же препарат блокирует тело, но не отключает сознание, как было в случае со мной.
— На Лузановке высадил, — сообщил Ксилантий, протягивая Косте пакет с продуктами. — Надо бы расслабиться...
— Да, — быстро согласился Костя, извлекая из пакета бутылку коньяка Одесса и бутылку Калгановки.
8
Когда мы вышли из котельной, на дворе уже был белый день. Костя, который едва держался на ногах, собирался отвезти меня на машине, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его спуститься в подвал и хорошо отоспаться. Наконец он все-таки согласился. Я, идя к трамвайной остановке, словно смотрел внутренним зрением видеофильм, одним из персонажей которого выпало стать мне.
Перед тем, как разложить продукты на столе, Костя сказал Ксилантию помыть пол в котельной и комнате, где был прикован темный, тогда потребовал, чтобы мы помыли с мылом все части тела, которые не были прикрыты одеждой и куда падал взгляд пленника. Сам же он разделся догола, стал в тазик и попросил Ксилантия лить ему на голову из шланга теплую воду. Фигуру имел тренированную, легкоатлета. Под этим душем он хорошо умылся с мылом. Уже одевшись, сказал, что, к сожалению, не может так же тщательно смыть грязь со своего сознания. «Понимаешь, — говорил он, — с тех пор, как я увидел кента, у меня не исчезало ощущение, что на тело мое налипла грязь».
После «омовения» стол с продуктами и выпивкой казался праздничным, хотя никто из нас не провозглашал никакого тоста, кроме «будьмо». После третьей рюмки коньяка я заметил, что лицо Ксилантия, которое сначала казалось мне лишенным индивидуальных черт, обрело четкие черты человека, которого сильно потрепала жизнь. Но несмотря на испытания, он сохранил нетронутый характер подростка.
— И клево же мы тут сидим, — сказал Ксилантий, уплетая куриное бедро, густо намазанное горчицей.
Тем временем Костя, «выдавив» из бутылки последние капли коньяка, раскупорил калгановку.
— Ксила, — сказал он, — где ты взял этот экзотический продукт. Помню, еще мой дед его любил.
— В лотке же на Лузановке. Там и зубровка, и зверобой... И все это — круглые сутки.
— Вы, наверное, на одной улице жили? — поинтересовался я.
— Здесь недалеко, на Слободке... — сказал Костя. — В одном классе учились. После школы я в медицинский поступил...
— А я — в бревнокатальный, — сказал Ксилантий.
— Шесть лет учился... — продолжал Костя.
— Я тоже шесть. И три — по рогам... — сказал Ксилантий, и, добавив «будьмо!», выплеснул себе в рот из рюмки.
— Кстати, в школе он учился не хуже меня, — сказал Костя. — Морду одному гандону набил. Его убить надо было, а Ксила только избил. Но отец у того был большой партийной шишкой...
— За что ты его, Ксилантий? — поинтересовался я.
Ответил Костя:
— Девушку у него отбил. И если бы только это, то Ксила бы эту обиду проглотил бы. А так тот опозорил ее. Ну, поутешался и бросил. Юношей Ксилантий был виднее того. Как-то встретил его недавно — бочонок на двух ногах. Как по мне, это был ее выбор. Она соблазнилась на сынка партийного бонзы.
— Котя, не говори так, — сказал Ксилантий. Тогда встал и пошел в котельную.
Вдруг я потребовал:
— Рассказывай.
Костя посмотрел настороженно, спросил:
— О чем?
— О том, как темный завладел твоим телом. Просто так он не мог войти в тебя. Нужен был еще один темный.
— А-а... — Он вздохнул, как мне показалось, с облегчением. Наверное, ожидал вопрос посложнее.
— Да не видел я ни одного темного, — сказал Костя. — Кроме того, который сидел тут привязанным.
— Такого не могло быть, — сказал я уверенно. — Покумекай лучше.
Вдруг Костя нахмурился. Рюмку, в которой было на палец водки, и которую он уже собирался выпить, поставил на стол. Долго молчал. Прислушался к храпу Ксилантия, что доносился из котельной, наконец, подал голос:
— Кажется, ты прав. Была здесь вчера одна.
— Твоя знакомая?
— Нет. На Лузановском пляже ее снял.
— Какая она из себя? — поинтересовался я.
— Какая? Невысокая, фигуру имеет что надо, чрезмерно сексуальна. Мы с ней на диване, где спит Ксилантий, пахали, как два черных вола. Говорила, что прибыла из Полтавы к знакомым. Ага, еще — рыжая, как лиса, нет — как флаг бывшей эсэсэрии. Погоди, а что это я о ней не вспоминал — ни разу? Мы же провели здесь полдня.
— Так, а узник?
— Ну, он в этой комнате сидел. Я ему клейкой лентой рот заклеил, чтобы не подавал голоса. О, вспомнил еще: она была крайне молчаливая. Ни о чем не расспрашивала, ни чем, кроме секса, не интересовалась. Когда произносила несколько слов, то среди них были и такие, которые я слышал еще от старых людей. Наши это были слова, понятные, но они уже вышли из употребления. От нее как-то странно пахло. Нет, это были не духи. Конечно, это ерунда, что я скажу, но мне порой казалось, что пахло глиной или карьером. Разве глина пахнет? — спросил Костя.
— Наверное, — ответил я. — Но это была, скорее всего, твоя мнительность. Ты привел ее с пляжа. Откуда взяться тому запаху?
— Да, конечно, — согласился он. — Слушай, я не святой. Знал немало женщин, но такой самоотдачи, хе-хе, не помню. Это был секс в первоначальном виде, без каких-либо ограничений. В такие моменты я словно куда-то проваливался. А когда приходил в себя, то подумывал, что за это блаженство — незаконное, греховное — должна прийти расплата. Нет, не за секс, а за то, что я имел связь с демоницей.
— Послушай-ка, — сказал я с улыбкой, — ты не пробовал писать художественные произведения. Это же надо — совокупление с демоницей!
— Видишь, тебе это кажется невероятным. Но именно это пришло мне в голову, когда я отвез ее домой. Она не поцеловала меня на прощание, а только посмотрела в глаза и сказала «до свидания». Казалось, она попрощалась не со мной, а с кем-то другим, кто стоял за моей спиной. Я даже оглянулся, но там никого не было. — Костя о чем-то задумался, потом выпил и наколол вилкой шпротину. Пожевав, сказал: — Глаза у нее желтые, в черную крапинку — я таких в жизни не видел. И еще одно — между персов, именно на середине груди, — татуировка, похожая на глаз.
— Это уже был не ты, Костя. Вернее, не только ты. А еще кто-то в твоем теле.
— Наверное, да. Знаешь, тут у нас во дворе много собак — домашних и бездомных. Я им, бывает, косточки куриные бросаю, и они ко мне ластятся. Когда мы с ней заходили, а потом выходили, их не было. Но когда я, увозя ее на нашем драндулете, вернулся, они не давали мне выйти из машины. Если бы не Ксилантий, который появился, я не знаю, как бы проник в котельную. Ну, как взбесились. Будто я был не человеком, а котищем. Кстати, нечто подобное творилось, когда мы Мусорщика сюда доставили. Только тогда здесь был всего один пес.
— Как зовут женщину?
— Лилит.
— Ты сказал Лилит? Может, Лилия?
— Нет. Таки Лилит. Однажды я назвал ее Лиля, так она исправила: «Лилит».
— Ты знаешь, кто такая Лилит? Вторая после Евы жена Адама. Потом она ушла от него к хозяину тьмы. У древних шумеров — это демоница, приносящая несчастье. Вы договорились о новой встрече? — поинтересовался я.
— Нет. И телефонами не обменялись. Но если она появится, то с собаками будут хлопоты. Хе-хе, ей подходит титул «Королева любовных утех».
— Романтично. У тебя, наверное, до того долго женщины не было?
— Слушай, у меня были бабы. Разного уровня распущенности. Но чтобы так, то никогда. Клянусь!
Костя налил мне и себе, показал, чтобы я не забывал о закуске, коснулся моей рюмки своей и выпил.
— Когда ты его, темного, почувствовал в себе? — поинтересовался я.
— А я его в себе не чувствовал. Мое тело просто начало ломать. Ну, как у тех, кого парализует. Но разум мой был нетронутый. Сначала подумал, что выпил что-то. Знаешь, какие теперь продукты. Мы с той подругой шампанское открывали. Но потом, вспомнив твои предостережения относительно пленника, вдруг сообразил в чем дело. Но собственноручно уже не мог набрать твой номер.
Несмотря на выпитое, Костя и не собирался пьянеть. Речь его была четкая и логическая, движения точны, глаза без пьяной пелены. Вдруг я спросил:
— Что тебе поведал темный, когда ты у него на глазах убил кота? Ты говорил, что он раскололся.
По всему, Врач все время ожидал этого вопроса. И все же он застал его врасплох. На круглом лице зафиксировалось выражение отрешенности, сквозь которое угадывалось смущение. Он долго молчал и, наконец, нарушил молчание:
— Сказал, что они охотились не за мной, а за тобой. Что ты — писатель и докопался до каких-то тайн, которые людям знать запрещено. Кем запрещено? Тем, деяние которых ты обнародовал в своих книгах. Они и приказали отправить тебя в край без возврата.
— Погоди. Где ты слышал это выражение?
— Какое? Отправить в край без возврата?
— Да.
— Ну, от того ублюдка, черт возьми! Он еще говорил, что ты нанес им огромный вред, и оттянул их приход на неопределенный срок.
— Приход куда?
— Не сказал. Но речь идет о чем-то, что важнее, чем приход к власти. Если бы это был не приход в человеческие души. Когда я с ним общался, у меня все время появлялось ощущение, будто он и есть, и одновременно его здесь нет. Словно покидал свое тело, и снова в него возвращался. Ты был прав — он наделен сильным гипнотическим даром. Во мне всегда сидел дух сопротивления. Ну, чем больше на меня давят, тем больше я сопротивляюсь. Вообще-то это плохая черта. Можно добиться своего, став текучим, то есть обойти проблему, а не противостоять ей. Но в разговоре с тем чуваком мне это очень пригодилось. Много раз я лез в карман, чтобы вытащить ключ от наручников и выпустить его на все четыре стороны. Но его взгляд, в котором наглости было больше, чем медиумической силы, останавливал меня. Но больше всего я рассвирепел, когда он начал мне угрожать. Мол, если я его не отпущу, то стану таким же гонимым, как и ты. Я даже заехал ему в рожу. Это тогда я позвонил тебе и посоветовал сделать ноги из Одессы. Ксилантию, дежурившему здесь в мое отсутствие, я ключ от наручников не доверял.
— Послушай, — прервал я рассказ, — ты говорил, что привлечешь его к какому-то там своему суду. Тебе что, повезло выйти на его верховодов? Ну, тех, кто отдавал ему приказы. Не думаю, что он делал это по собственной инициативе.
— Конечно. Именно это я и пытался из него вытянуть. Несколько раз подносил к шее шприц с ядом. И он раскалывался, но только до определенного предела. Уверял, что приказы об уничтожении тебя поступали от чиновника высокого областного уровня. С тем должностным лицом он встречался на Приморском бульваре возле памятника Дюку. Затем тот сел в иномарку с несколькими нулями на номерном знаке. После очередной угрозы шприцем Мусорщик назвал и номер машины. Я покрутился возле мэрии и у здания областной администрации и таки наткнулся на то бемве. Машина принадлежит одному из вице-губернаторов. Ну, поездил за ней пару дней. Маршрут его пролегал в администрацию рынка на седьмом километре, а также в Одесский и Ильичевский порты.
— А ты не подумал, что это могла быть ложная наводка? — заметил я.
— Вряд ли. Я предупредил Мусорщикам о последствиях для него, если это окажется ложью.
— Так, а как ты проверишь, ложь ли это?
Костя встал и вышел в котельную. Через минуту положил на стол мобильный телефон и активизировал дисплей. На нем высветился ряд номеров, а также дата и время, когда по нему звонили.
— Это мобильник Мусорщика, — объяснил. — А это — показал на один из номеров — телефон того вицегубернатора. А вот дата и время, когда по нему звонили темному. Это было тогда, когда Мусорщик пытался меня убить, или украсть.
— Действительно, похоже на правду, — согласился я.
— Вот-вот. А только вице-губернатор, скорее всего, был производным от бонзы высшего уровня.
— С чего ты взял?
— С чего? Надо увидеть его, чтобы сделать такой вывод. Это типичная шестерка. Рожа большая и рыхлая — картофель на ней сажать можно.
— По-твоему, чем больше физиономия, тем примитивнее человек, — заметил я с иронией.
— Можешь относиться к этому как хочешь, но мой жизненный опыт, а я всегда был наблюдательным, свидетельствует, что все чрезмерно упитанные — сволочи. Ради лакомого куска пойдут на крайнюю подлость. Там работает не голова, а желудок, не интеллект, а инстинкт. Это, если хочешь, мой тест на то, можно ли серьезно иметь дело с человеком. Раскормленному я никогда не поверю.
— Костя, я знаю одного человека, умного, образованного, с фигурой легкоатлета, который, однако, в деле не просто серьезном, а чрезвычайно серьезном, темнит. Угадай, о ком идет речь?
Это был удар ниже пояса. Трудно сказать, чего больше отразилось у него на лице: растерянности или смущения.
Он взял бутылку и плеснул в мой и свой бокалы. Наконец сказал:
— Скажи, ты не работал в кагэбэ?
— Нет. Но кагэбисты в свое время со мной поработали. Чуть было не загудел в концлагерь.
— Ну, что ж, — сказал он обреченно. — Рано или поздно тебе все равно рассказал бы. Но сначала, кто такой Мусорщик? Когда я выяснил личность вице-губернатора — не называю его фамилию — то поинтересовался, какая связь между ним и Мусорщиком. Мой заключенный сказал, что ему позвонил на его мобильный телефон какой-то человек и предложил работу. Назвал немалую сумму вознаграждения. На вопрос, что за работа, сказал, что об этом поговорят при встрече. На Приморский бульвар, где они договорились увидеться, чиновник привез десять тысяч баксов, фото мужчины и сказал, где и когда его можно найти. И еще он потребовал, чтобы тот человек был доставлен заказчику в состоянии потери сознания. Для этого оставил Мусорщику шприц с какой-то жидкостью. Он также сказал, что не будет иметь ничего против, если Мусорщик поделится работой еще с кем-то и дал телефон Ксилантиевой матери. Прикидываешь, о ком я? О том гандоне, за которого Ксила шесть лет приобретал высшее образование в бревнокатальном институте.
— Ксилантий об этом знает?
— Нет. Я, помня твой совет, не на все беседы с темным его допускал. Вице-губернатор намерен подставить не только Ксилантия, но также меня — его школьного товарища. И шприц должен был стать орудием совершения преступления мной — врачом. Выполняя задания того, кто над ним, наш бывший однокашник одновременно сводил счеты со своим обидчиком. Шести лет заключения и двух испорченных судеб за то, что ему когда-то набили физиономию, оказалось мало. Ага, он еще сказал Мусорщику, что может случиться, что человек, когда его примут, окажется в сознании, но ему все равно нужно уколоть той жидкости. Кстати, этот факт, что Мусорщику подсунули настоящий яд, а потом подставили его под мокруху, облегчил мне допрос.
Слушая Костю, я мысленно прикинул, что о темном, который «пас» меня на лимане, наверное, исполнителю-Мусорщику не было известно. Тот же — пришелец имел задачу, если не убить меня, то парализовать. А довершил бы дело Мусорщик или тот, кого он наймет. Итак, шансов остаться в живых у меня практически не было.
Между тем Костя продолжал:
— О тебе вице-губернатор сказал, что ты докопался до какой-то большой тайны, а главное обнародовал ее. За что и должен быть изолирован от общества в каком-то закрытом изоляторе. На вопрос Мусорщика, не проще ли было бы судить, он сказал, что это должно возбудить резонанс, поскольку ты письменник (так произносил вице-губернатор), а затем привлекло бы внимание к тайне. Ты должен быть одним из тех, кто умирает от сердечного приступа или исчезает. В правдивость версии поверили бы, увидев твое лицо, пораженное герпетическими язвами. Кстати, это тяжелая болезнь. Многие от нее умирают, в зависимости от того, какой орган или нерв она поразит. Должен сказать, что на тебе раны уже начали затягиваться.
Костя вышел в котельную и принес магнитофон-двухкассетник и несколько кассет. Одну дал мне.
— На, вот — протокол допроса, — сказал он с улыбкой. — Она твоя. Чтобы не думал, что я тебя обманываю. У меня их несколько копий. Правда, здесь не все. Ага. Так вот, кто такие Мусорщики? Теневые исполнители незаконных приказов власти — профессиональные киллеры. Ну, например, в парламенте теми, кого называют олигархами, в действительности же это — преступники высокого уровня, мафия — протягивается какой-то закон. Скажем, об узаконивании приватизации Черноморского пароходства. Для того чтобы законопроект стал законом, не хватает голосов нескольких депутатов. Собрать их можно двумя способами: с помощью подкупа и рэкета, в особых случаях убийства. Мой недавний пленник и его товарищ — не рэкетиры, а убийцы. Они сами по себе, но по требованию заказчика натягивают на себя любую униформу — от костюма дипломата, до красной жилетки мусорщика. Поэтому Мусорщик связался по телефону с Ксилантием и предложил ему работу. Какую? Ты уже знаешь. Основным условием соглашения было доставить тебя в назначенное место без памяти. Для этого он и передал Ксиле коробочку со шприцем.
— И в какую сумму они оценили мое тело? — спросил я.
— В четыре тысячи долларов.
— То есть по две тысячи на брата.
— Нет. По тысяче. Нас было четверо.
— В самом деле? — сделал я попытку изобразить удивленного. — А кто еще?
Вместо ответа Костя налил мне и себе калгановки и, ничего не сказав, выпил. Я также пригубил.
— Слушай, — сказал он, — это второстепенное. Ты не будешь настаивать, если я не назову их — тех людей?
— Нет, — сказал я.
— Вот и хорошо. Знаешь, моя медицинская практика, а я много лет плавал врачом на круизном теплоходе, приучила никогда не применять не проверенных, не лицензионных препаратов. А уж относительно неизвестных, то и речи не могло быть. Мне же предлагали впрыснуть человеку жидкость, о которой я ничего не знал. Поэтому я пошел к своему другу фармацевту в медицинский институт и выпросил у него лекарство, которое отключает сознание, но не проявляет пагубного воздействия на организм. Если бы я этого не сделал, то мое имя уже числилось бы в черном списке тех, кто совершил смертный грех, а тебя бы уже отнесли на кладбище. Когда мы привезли твое безжизненное тело в назначенное место, то заказчика там не оказалось. Тогда у меня и возникло подозрение, что нас подставили. Существовал только один способ опровергнуть его — подозрение, а именно проверить жидкость. Что я и сделал, введя ее в бездомного пса. Бедный пес в мгновение ока отдал концы. А между тем истекал срок действия моего лекарства, которое я впрыснул тебе. Ничего не оставалось, как отвезти тебя в больницу скорой помощи, где ты отошел. Между тем мы наблюдали за больницей, надеясь на то, что заказчик следит за нами, а затем улучит момент, чтобы тебя оттуда вызволить. Случилось так, что ты через пять минут покинул больницу и сел в трамвай, который направлялся на Лузановку. Мы поехали следом. Как выяснилось впоследствии, заказчики нас пасли. Ну, а дальше ты знаешь.
— Кроме одного. Кто такой темный? Ты сказал, что он киллер для особых поручений. Имя, фамилия, профессия, род занятий и т.д.?
— На этот вопрос, нет ответа. Дело в том, что он не знает, кто он. Ой, только не надо махать руками! Это действительно человек без имени. Я подносил к его шее не только шприц, но и паяльную лампу. Помнишь, ты рассказывал о соседе по купе, который наслал на тебя порчу в поезде? Так вот, кажется, это тот случай. Кстати, от пленника пахло землей. Особенно когда он мочился. С ведра несло не мочой, а именно копанкой. А еще речь у него была словно пропущена через синтезатор. Там, на кассете, все записано. Послушаешь... Живет в частном секторе на Черноморке, у соратника, который с ним был на Лузановке. А тот — рецидивист — дважды отсидел за ограбление. Познакомились они где-то в районе катакомб. Кстати, память его дальше того момента не идет. Вспоминает, как вышел из катакомб и только. А перед тем — пустота. Он был словно куклой, а его вел невидимый кукловод. Тот «кукольник» и познакомил с рецидивистом, и дал жилье и работу, известно какую.
— Кажется, мы сделали ошибку, — сказал я. — Поспешили избавиться от тела, в котором находился темный. То мог быть кто-то из туристов, у которого воплотилась сущность астрального мира. Хорошо, если душу только потеснили в ее же «доме». Теперь этот человек, видимо, ищет возможности связаться с родными. Хуже, когда его душу убили. Его тело в таком случае стало обездушенной телесной оболочкой и, скорее всего, найдет убежище в психбольнице.
Костя посмотрел на часы.
— Да, поспешили, — сказал он. — И ехать к нему уже поздно.
Я сказал:
— Впрочем, могло быть и иначе: с какой-то из туристических групп, которая посетила пещеры, вышло нечто в человеческом обличье. Его воссоздали по полевой программе земной плоти, жившей среди земных людей, кто знает когда.
— Ты говоришь страшные вещи, — сказал Костя. — Получается, что дверь между адом и нашим земным миром приоткрыта?
— Если слово «ад» заменить словами «астральный мир», то ничего сверхъестественного в этом нет. Впрочем, это тема отдельного разговора. — Я хотел посоветовать, внимательнее прочитать мою книгу, которую ему выдали в библиотеке, но передумал. Зато взял бутылку и разлил остатки водки в стопки. — Давай — «на коня» и разойдемся.
Хоть Костя и был трезв в разговоре, но когда поднимались по лестнице, он покачивался.
— Твой мобильный телефон принимает видеозапись? — поинтересовался я.
— Нет, — ответил он, — только краткую информацию.
— Тогда дай мне адрес компьютера, на который я мог бы направить коротенький видеосюжет. В благодарность за эту кассету, что ты мне подарил.
— И что это за видеосюжет? — поинтересовался он.
— Увидишь.
— Хорошо. Я договорюсь с друзьями в медицинском институте. Там у них на каждой кафедре по два-три компьютера. Надеюсь, не порнуха?
— Нет. Но тот сюжет лучше посторонним не видеть.
— Ты меня завел, — сказал Костя, открывая дверь котельной.
Вместо того, чтобы поехать к сестре домой и лечь отоспаться, я сел в трамвай и направился в противоположную сторону; через несколько минут вышел на Лузановке. Аллея, которая вела к пляжу, была пуста и чиста, наверное, убрана еще с вечера. Картину портила только красная жилетка, валявшаяся возле одной из скамеек. Следовательно, тот, кому суждено было носить в себе темного, оклемался. Он, по-видимому, и не подозревает, что на его совести — грабежи и убийства.
9
Я находился где-то очень высоко. Это было не небо, а какая-то другая реальность, из которой далеко внизу угадывалась равнина, а на ней лежала человеческая фигура, вокруг которой копошились какие-то существа. Я не мог приблизиться к той фигуре, потому как что-то отделяло мир, в котором находился я, и тот, где происходило событие. Но я был наделен органами видения (не говорю — глазами), которые можно было регулировать, как, скажем, подзорную трубу. Существами, копошившимися вокруг фигуры, были люди. Все это напоминало отрывок из фильма о Гулливере: лилипуты сплошь обпутанного канатами великана; разница только в том, что они не привязывали его к земле, чтобы он не мог подняться, а наоборот, пытались с помощью каких-то устройств поставить на ноги. И тут я понял, что это был не живой человек, а статуя, трудно даже сказать, во сколько человеческих ростов. Когда зрение мое стало острее, я заметил вокруг много подъемных кранов, лебедок и других приспособлений. Событие как бы происходило в земном мире. Скоро я заметил, что в измерении, где все это происходило, ни один предмет — ни подъемный кран, ни статуя, ни человек не отбрасывали теней, хотя происходило все это на виду. Вдруг мне открылось: то была не земля, а мир программ, место, где разрабатывают сценарии будущих событий для земного мира. А статуя должна была стать символом и одновременно идеей, которая наполняла бы души земных людей. Кроме канатов и приспособлений для поднятия, от нее отходили и исчезали в другой, земной реальности, мириады паутинок или нитей. Творение оказалось не из камня, а из металла и было очень тяжелым. Иногда строителям удавалось и тогда металлическое тело с одной стороны поднималось над землей, но скоро падало в пыль, давя людей и механизмы. Все, что я видел, происходило в пространстве, где нет времени. Потому как все операции со статуей: от того, как она когда-то, очень давно, рухнула, до того, как ее подняли, и она стала почти на целое столетие «маяком» для многих народов, стояли предо мной. Я видел также (это уже в земной жизни на моей памяти), как колосс-«маяк» рухнул вторично: не выдержали, как и при первом разрушении, ноги, потому что ступени их были наполовину из железа, наполовину из глины. Вдруг я понял, что статуя была тем истуканом, который приснился когда-то вавилонскому владыке Навуходоносору и который сильно его испугал. Голова статуи действительно оказалась из золота, плечи и грудь из серебра, чрево и бедра из меди, ноги из железа. А конечности ног — наполовину из железа, наполовину из глины. Это, последнее, и было слабым местом колосса. По всему, те, кто пытался его поставить торчком, не понимали этого. И еще я заметил: по всем признакам, как сравнительно небольшая голова, коротковатые, как для мужской фигуры, ноги, колосс был женского пола. Хотя других примет пола разглядеть не удалось. Тем временем мой «взгляд», что проследил событие в прошлое и вернулся в сегодня, уже собирался «пробежать» по событию в будущее, ведь для меня, как для той реальности, в которую я смотрел, не было ни прошлого, ни современного, ни будущего, в том смысле, как их понимает земное существо. Там событие, каким бы продолжительным оно ни было, рассматривается как отдельный предмет. А в отдельном предмете все, что было, есть и будет, уже есть. Поэтому, как только я вознамерился осмотреть вторую часть «предмета», как меня что-то выдернуло с той действительности. Это была мелодия моей мобилки.
Часы на стене в квартире сестры показывали двенадцать, звонил Костя.
— Наверное, отсыпаешься? — сказал он.
— Ты угадал, — подтвердил я. — А что случилось?
— Да тут вот адрес, что ты просил. Записывай.
Набрав на своем мобильнике номер электронной почты, что мне дал Костя, и отправив видеосюжет о нападении на него Мусорщика. Я сказал:
— Утром же побывал на Лузановке. Ну, чтобы посмотреть, что там. Нашел только красную жилетку.
— Я же говорил, что он очухается и бросится искать свое жилье.
— Ну, а если он турист? А Одесса для него чужой город. А в кармане — ни копейки. Тогда как ему быть?
— Да будет тебе известно, у него в кармане — туго набитый кошелек. И не мелкими ассигнациями. Скорее всего, деньги темного.
— Ты уверен, что Ксилантий не опустошил ему карман?
— Обижаешь, начальник! Ксила чужого не возьмет. Где-то заработать не очень-то законно, он может, а вот чтобы украсть чужой кошелек. У него дед — штунда. Ну, пока.
Я спускался с холма к Куяльницкому лиману; в целлофановом пакете лежал сестрин плеер с кассетой, которую дал мне Костя, и наушники. Я совсем мало спал, поэтому меня одолели вялость и равнодушие. До берега оставалось еще минут десять и я, надев наушники, включил магнитофон. Всего несколько услышанных слов было достаточно, чтобы спали с меня сонливость и флегматичность. Я снова превратился в офлажкованного волка, на которого навели прицелы сразу два снайпера — один — совсем близко, второй — из другой реальности, но второй был страшнее.
Мгновение в наушниках угадывались звуки котельной: слабый шум воды в трубах, потом скрипнула дверь, и вдруг раздался голос Кости:
— Почему ты хотел меня убить?
Ответил голос незнакомого человека:
— Я не собирался тебя убивать.
— А это что такое? — снова Костя. — Ты занес его над моей головой.
— Я хотел тебя только оглушить.
— Зачем?
— Чтобы забрать с собой.
— Зачем? — спросил Врач.
— Ты знаешь.
— И все же — зачем? — спокойно поинтересовался Костя.
— Чтобы узнать, где тот сукотник! — Этот голос я уже слышал, когда темный рявкнул на Ксилантия. В нем было больше ненависти, чем звука.
— Какой?
— Ну, тот, враг народа, которого ты должен был похитить и привезти в указанное место. — От слов, нет — от этого голоса у меня мурашки по коже забегали. Это было жутко, как страшный сон.
— Я доставил, но его никто не забрал. Оставлять же без сознания рядом с шумной дорогой я не решился.
— В машине вас было пятеро, а должно быть трое, — сказал темный, теперь нормальным голосом. Вдруг голос его снова сменился на рев: — Вместе с тем гадом!
— Договоренности о том, сколько нас будет сидеть в машине, не было, — сказал Костя. — Поэтому мы сделки не нарушили.
— Договор был, что работу выполняете ты и твой напарник, а не кто-то еще.
Заключенный говорил двумя голосами — голосом человека — владельца тела и голосом астральной сущности, еще недавнего мертвеца. Первый был спокоен, другой — зловещий. Если судить по лексике того, кто говорил страшным голосом, то это должно быть существо с не такого уж далекого прошлого. Когда-то в детстве я слышал от старика слова «сукотник» и «враг народа». В словах темного уловил даже энергетику ненависти, которую «выдыхал» когда-то старик из моего детства, произнося эти слова.
— Зачем вам этот человек? — спросил Костя.
— Не твое дело. Тебе заплатили за работу, так и выполняй.
— И эта работа называется убийством, — сказал Врач. — Маловатый гонорар, как для такой работы.
— Что ты имеешь в виду? Какое убийство? — Вдруг голос темного изменился до одержимости: — Тот, тот… — Он не мог подобрать подходящее слово, — нужен был нам живым!
— Вот как. И для этого вы обеспечили меня этим лекарством? — Послышалось шуршание. Наверное, Костя, извлекал коробочку со шприцем. — Узнаешь?
— Конечно.
Вдруг врач позвал:
— Ксилантий, неси кота Ваську!
Скрипнула дверь, послышалось мяуканье, которое вдруг оборвалось. Некоторое время царило молчание.
— Этого не может быть, — сказал заключенный.
— Чего не может быть, того, что препарат, который вы мне всучили, — яд? Так посмотри внимательно на коробку и на цвет жидкости. Ведь ты с твоим коришем дали их мне. Или я подменил?
И тут темный сказал:
— Я хочу посцать.
Послышался голос Ксилантия:
— Неожиданный ход мысли, а, Котя?
— Принеси ведро, друг, — сказал Врач. — Негоже не выполнить последнего желания. Пусть облегчит мочевой пузырь.
Послышалось журчание, а потом голос Ксилантия:
— Чем это несет от твоей мочи? Копанкой, грядкой?
— Свежевырытой могилой, — сказал Костя. И тут же добавил: — А теперь — давай, все по порядку.
Между тем я выключил магнитофон, перелез через металлический бордюр, тянувшийся вдоль шоссейной дороги, и, перейдя асфальт, направился к берегу. Упоминание о вчерашнем происшествии заставило меня остановиться и подумать, к какой группе фигур, измазанных в черное, пристать.
Люди, принимавшие участие в боевых действиях Второй мировой, свидетельствуют в своих мемуарах, что снаряды во время артобстрела никогда не попадали в воронки от предыдущих взрывов. Многие из тех, кто успел спрятаться в них, остались живы. Зная это, я направился к моему вчерашнему логову. Пожилые супруги — свидетели молний — с удивлением наблюдали, как я застилаю камышом два черных пятна на настиле. Было за полдень и солнце пекло невероятно.
— На дождь печет, — сказала женщина.
— Похоже, — согласился мужчина.
Диалог, несомненно, предназначался для меня.
«А все-таки жжет», — подумал я, уже раздетый заходя в воду и с опаской поглядывая на небо. Но там не было ни облачка.
Это был странный карнавал, в котором все носили маски только черного цвета. Участники его почти не двигались. Одним из таких был и я. Рапа на моем теле уже высохла и осыпалась с волос на груди кристалликами соли.
Между тем в наушниках слышалось:
— Отведи от моей шеи шприц. Я и так все расскажу.
— А чего ты переживаешь? Ведь лекарства, как ты уверял, только делает человека бессознательным. Кота убило, а человеку мозги отобьют, на время, вот и все. — Вдруг Костя зарычал: — Где ты взял эту отраву, мать твою!
— Да ширни ему, Котя! Ведь он хотел тебя убить, пала. Смерть за смерть! — рявкнул Ксилантий.
— Не убивайте! Не отправляйте в край без возврата! Меня подставили! Силы Орба, сжальтесь!
С этими словами перед моим внутренним взором мелькнули существа, которые встречали меня на грани сна, — бывший кагэбист Бутко и его земные приспешники — они мучили меня полжизни. Университетская сотрудница, которая жила сразу в двух мирах, ее товарищ сатанист-графоман, который преследует меня много лет. Астральная женщина, изнасиловавшая меня в каком-то экзотическом уголке неведомого мира; темный в поезде, и тот, который должен был убить меня здесь, на лимане. «Сгорели бы вы, твари — существа Орба! Кто, какая сила приоткрыла дверь между Темным Сателлитом и земным миром? Это же надо — среди земных людей разгуливают те, кто давно умер! А на Темном Сателлите гостят земные оборотни!».
— Говори, — раздался уже спокойный голос Врача.
— Мне дал его один человек. Он и есть настоящий заказчик.
— Кто?
— Я не могу его назвать, потому что этим подпишу себе смертный приговор.
— У тебя есть выбор: сказать кто и сделать ноги — ты еще успеешь убежать, или составить компанию коту.
Некоторое время царило молчание, а потом послышался голос Ксилантия:
— Подойдем с другой стороны. Кто тот кент, который был с тобой?
— Сладкий его фамилия. Живет в частном секторе на Черноморке, а я снимаю у него жилье. Мы познакомились у музея катакомб. Каждую субботу отмечается в милиции. Досрочно освобожденный, или что-то такое. Сидел за ограбление. Подозреваю, что это он дал номер моего мобильного телефона тому крутому, который нас нанял. Крутой и всучил мне шприц.
— Кто этот крутой? — спросил Костя.
— Не знаю. Клянусь отцом всех народов, не знаю! — В голосе заключенного слышалось отчаяние.
— Хорошо, при каких обстоятельствах происходила передача шприца и денег? — снова Костя.
— Ну, он — крутой мне позвонил и предложил встретиться и поговорить о сотрудничестве. Место встречи назначил возле памятника Дюку. Сказал, что надо похитить и доставить ему очень опасного типа. Человек тот, будто бы, обнародовал государственную тайну, к тому же способен убивать на расстоянии. Собственно, это второе — правда, иначе я бы сейчас не сидел здесь. Он рассказал, где его можно схватить. Крутой также сказал, что самому мне его похищать не обязательно и что я могу кого-то поднанять. Дал десять тысяч долларов и телефон, по которому я должен был предложить тому кто… — Темный, по-видимому, кивнул на Ксилантия, — согласится принять участие в работе. Конечно, без ссылки на настоящего заказчика. И деньги, и коробочку со шприцем, и фото человека, которого я должен был похитить, заказчик высыпал из мешочка на парапет. Наверное, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Вот и все.
— Кроме одного — куда ты должен был доставить похищенного?
— Ага... Он сказал, что позвонит сам, а до этого мы должны были отвезти его на Черноморку до Сладкого. У того там гараж. Заказчик позвонил раньше, как только вы привезли. — Узник зарычал: — Того вражину к третьему столбу. Приказал не подходить и держать вас в виду. Мы следили сначала с Херсонского сквера, у Сладкого был бинокль. Видели, как вы куда-то уехали, оставив одного из вас у столба, а потом за ним подъехала уже другая машина. Мы отправились следом, но скоро потеряли вас из виду. Номерной знак вашей белой машины заметили случайно. Сладкий сразу же позвонил крутому — тот запаниковал, а потом приказал, во что бы то ни стало выловить кого-нибудь из вас и допросить, где этот пидарас. Ну, а дальше ты уже знаешь.
— Тебе известно, что вас сопровождала милицейская машина? — сказал Костя.
— Нет.
— Мы ее сразу же засекли, только выехали на шоссе на вашем фургоне. «Хвоста» наконец избавились, хотя и пришлось немало попетлять. Схема была такова: вы берете меня или Ксилантия, узнаете, где тело заказанного и сообщаете крутому, а тот — патрулям. Милиционеры «находят» тело, изымают у меня шприц с ядом, на котором отпечатки моих же пальцев, и мышеловка захлопнулась. Дальше — суд и законный приговор. Не знаю, какие планы у крутого касательно вас со Сладким, а вот в отношении меня и того, кого я должен был отправить на тот свет, намерения его были не самые светлые. Вывод: крутой работал или с переодетыми в милицейскую форму оборотнями, или с милицией. Так или иначе, во всем мире это называется одним словом «мафия».
— Он к вам все равно доберется, если не через сего увальня, номер телефона которого он же нам и дал, то через номерной знак вашей таратайки. Это вопрос времени. — В голосе темного появились вибрации, которых раньше не было. Это был голос вселенского зла. — По-хорошему, освободите меня. Деньги можете оставить себе. Все обойдется без последствий. Обещаю!
— Кто ты такой, чтобы обещать? Ты — наемник, киллер для особых поручений. А есть еще игрок и тот, кто над ним. Тоже мне, обещальник!
И тут раздались звуки какой-то возни, и снова — голос темного, в котором нельзя было разобрать ни слова, кроме сплошной матерщины. У него началась истерика. С того словесного потока я выделил только:
— ...Я вас, вражин! Мало мы вас когда-то... Я не буду убивать, а буду драть из вас ремни! На вас будут охотиться, как на того письменника! У-у-у!.. Все! Кранты вам!
Он долго бесился, его никто не останавливал. Когда же остановился, то раздался спокойный голос Врача:
— Ксилантий, принеси туалетную бумагу. Я оботру от пены ему морду.
Через минуту зашуршало, а потом раздался звук, похожий на удар. Узник взревел от боли, а потом стал скулить.
— Ты мне губу разбил!
— Это я поставил точку в нашей сегодняшней беседе, — сказал Костя. И добавил: — Завтра я тебя убью.
— А тело вывезем на баркасе в нейтральные воды, — добавил Ксилантий. — На корм крабам.
Диалог оборвался, вместо него послышалась музыка, и заревел мужской хриплый голос: «Куда ты лом схватил, ведь драка — это праздник...». И вдруг щелкнуло, звук прекратился. Я вынул и перевернул кассету.
— ...Вчера я пообещал отправить тебя в край без возврата, — раздался голос Кости. — Я не передумал, но у тебя появилась надежда. Почему? Объясню. Вот — два мобильных телефона — твой и Сладкого — мы изъяли у него на Лузановке. На дисплее обоих зафиксирован тот же номер абонента. У Сладкого он датирован днем, когда вы должны были совершить убийство. Точнее я должен был его совершить. Никакой другой звонок не зафиксирован. Значит, ты не соврал. А теперь представь, что ты художник, который пытается нарисовать портрет человека по памяти. Давай.
— Ага, пиши, — послышался голос Ксилантия. — Иначе мы твой портрет разрисуем.
— Да что говорить, — сказал заключенный. — Здоровый верзила. На таких говорят: «полтора Ивана». Даже не столько здоровый, как толстый. Я бы сказал — разъелся. Ну, одет хорошо. На БМВ приехал с двумя нулями на номерном знаке.
— Вот как... — сказал врач. — А еще какие цифры?
— Один и два, кажется. Или два и один. Пятую цифру не запомнил. Кстати, с ним был водитель. Такой же мордоворот, как и он.
Воцарилась длительная пауза, после которой подал голос Костя:
— Кажется, у тебя появился-таки шанс... Ксилантий, дашь ему на обед сала с горчицей.
Послышалось какое-то движение, хлопанье дверью, а потом Костин голос:
— Похоже, Ксила, имеем дело действительно с государственными органами. Никуда не ходи с котельной, пока я не вернусь. Наручников с кента не снимай и даже не приближайся к нему. Ибо это такой фрукт, что может загипнотизировать.
— Хе-хе, у нас был один в бревнокатальном...
— Придержи язык. Дело серьезнее, чем ты думаешь.
С тем прозвучала музыка и слова из какого-то одесского фольклора: «Наш Додик стал совсем, о зухен вей...». После нее магнитофон выключили. Но вдруг снова послышалась запись. Говорил узник:
—...Ты же обещал отпустить.
— Я не обещал, но сказал, что у тебя появилась надежда. — Это был голос Кости. — Пусть тебе будет известно, что тебя нанял на работу вице-губернатор. Машина БМВ, о которой ты говорил, принадлежит ему. Я не спрашиваю, кого вы со Сладким еще прикончили. Я спрашиваю, кто ты. Имя, фамилия, где жил перед тем, как познакомиться со Сладким? Ты говорил, что подружился с ним возле музея катакомб. Поэтому начинай отсчет от того момента в прошлое.
— Я не знаю, — сказал темный.
— Что значит «не знаю»? Ты что, не помнишь своего имени?
— Нет.
— Псих какой-то... — послышался голос Ксилантия. — А как же вы общались со Сладким?
— А так... В безличной форме.
— Так, а толстяк-заказчик, как к тебе обращался?
— А никак. Говорил: сделай то-то и то-то. Вот деньги.
— Котя, он, кажется, над нами издевается... Как бы мы с тобой, например, общались, не обращаясь друг к другу по имени?
— Послушай, — снова Костя, — Мы бы тебя уже и выпустили, ты только орудие убийства. Но ты как-то обмолвился, что вы, таких как мы, ну, сам помнишь... Я хочу знать, кто вы, которые таких, как мы...
— Я не знаю, кто я, — в голосе темного слышалось отчаяние.
— Где, ты говоришь, вы познакомились со Сладким: у музея катакомб или он похитил тебя из дурдома? — поинтересовался Костя.
— Он ожидал меня во дворе музея. Когда экскурсия вышла из пещер, он подошел ко мне, поздоровался и показал на фургон, стоявший поодаль.
— Кореш приехал на вокзал, чтобы встретить бывшего подельника, — сказал Ксилантий, не без иронии. — Ты нам мозги не пудри, скотина!
— Если ты не помнишь себя до выхода из катакомб, — послышался спокойный голос Кости — то, похоже, часть тебя, ну, твоего сознания, где-то потерялась? Не может быть такого, чтобы ты настоящий существовал, а тебя прошлого не стало.
— Я только помню, что по выходе из пещеры у меня были какие-то документы, но их забрал Сладкий. И еще — я был не один, а нас двое.
— Да-а? А кого человек, которого вы должны были отправить в край без возврата, прибил: собственно тебя или того — второго в этом теле?
— Меня, — сказал темный. Мгновение поколебавшись, добавил: — Наверное, что меня... У-у, пидарас-два-три, враг народа! Бить по голове можно любым тяжелым предметом. Это — по правилам. А чтобы на расстоянии, мысленно! Правильно говорил Сладкий, что таких в старину на костре сжигали.
— Вот как? Ему что-то было известно о том мужике? — спросил Костя.
— Конечно. Сладкий рассказывал, что тот совал нос, куда не надо. А будучи письменником, растрезвонил на весь мир в книгах, по радио и телевидению. Гад! А теперь, когда ОН придет? Да и придет ли? А его же целые полки и дивизии!
— Ты о ком?
— О ком, о ком... О Мардуке. Только он может навести порядок в этом земном гадюшнике.
То, о чем говорил темный, было похоже на бред. По всему, это были пробоины в его памяти, такое бывает, когда в сознание земного человека проникает реальность Темного Сателлита. Для меня же тайны в его словах не было. Мардук — центральное божество древнего Вавилона. А колосс (истукан), голова которого возникла в Вавилоне, и просуществовавший 1102 года, — форма (программа). Она пролежала в архиве вселенской памяти много веков, пока, наконец, не восстала в виде марксизма. Вдруг послышался стук — стучали в металлические двери.
— Пойди, открой, Ксила. У кого-то, наверное, проблемы с горячей водой, — сказал Костя. — А я тем временем вот этому психу заклею пасть скотчем.
Разговор оборвался. Потом пошел другой звук: послышалось бренчание гитары и хрипловатый голос русского поэта-барда:
«...Вдоль дороги — лес густой
с бабами Ягами,
а в конце дороги той —
плаха с топорами...».
На этом запись закончилась.
Из всего можно было понять, что не весь допрос был записан на пленку. Кое-что из того, что говорил Костя, в запись не вошло.
10
За сотню шагов, ближе к центральному пляжу, неподвижно стояли четыре фигуры, полностью измазанные глиной. Это не была черная Куяльницкая грязь, а светло-желтый ил. Угадывались две мужские и две женские фигуры. «Вот они — первые люди, которых создал Господь из глины, — мелькнуло в голове. — Они не двигаются, потому что в них не вдохнули жизнь». Вдруг «Божьи заготовки» зашевелились, а затем, вымыв кисти, сели играть в карты. Скоро донесся шум и смех. «Это уже почти люди», — подумалось мне.
Через некоторое время «заготовки» зашли в воду и вскоре превратились в людей. Одевшись, они поспешили наверх к металлическому барьеру, отделявшему берег от трассы. По всему это были студенты — в пакетиках у них угадывались книги.
...Я бросил свои вещи на вытоптанное в траве место, где только что играли в карты. Неподалеку угадывалась копанка, из которой брали ил. Глина — светло-желтая с зелеными пятнами оказалась пластичной как паста. Скоро и я стоял на мокром песке, весь в глине, как творение вселенского Гончара. Вдруг заметил газету, лежавшую под кустом осоки. «Конечно, они еще не люди, — мелькнула мысль, — потому что люди не выбрасывали бы после себя...». Это была «Вечерняя Одесса», которую, похоже, ни разу не разворачивали. Дата на титуле, когда я ее открыл, свидетельствовала о том, что это вчерашнее издание. Взгляд скользнул по заголовкам, и на мгновение остановился на одном из них. «Нашелся человек», — прочитал я. Ниже мелкими буквами было написано: «...который исчез тридцатого апреля». Далее сообщалось, что это был житель Винницы, который отдыхал в санатории «Аркадия» и которого после посещения им музея «Катакомбы» больше не видели. Администрация санатория и семья обратились в правоохранительные органы, но... Самое удивительное, что мужчина, вернувшийся в санаторий, ничего не может объяснить. Кое-кто склоняется к мысли, что его похищали пришельцы. Однако кровоподтеки на лице и следы наручников на запястьях свидетельствуют о чисто человеческом рукоприкладстве. Мужчина — его фамилия ни разу не была названа, — зайдя в свой номер и увидев там другого человека, возмутился. Он вел себя так, будто и не было пропущено столько дней. Когда же ему показали газеты и телепередачи, где значилась текущая дата, — он чуть не упал. А затем принялся идентифицировать себя: ощупывал руки, ноги, смотрел в зеркало, вынул из карманов ключи от номера, расческу и немалую сумму денег, которые тут же пересчитал. «Все, как было вчера», — уверенно сказал, пряча деньги. Для администрации санатория и психолога слово «вчера» означало много дней назад. В поведении человека, кроме чрезмерной лаконичности — «да», «нет», «не знаю», не было ничего необычного, но время от времени он будто заговаривался — порой в его речи проскальзывали слова «враг народа», «сукотник» и т.п. из ненормативной лексики прошлого века. Вспоминал каких-то Сладкого, Ксилантия и Костю, а также странное имя Мардук. На вопрос психолога, кто он такой, человек отвечал: «Не знаю». Не знал он и откуда синяки на лице, и следы на запястье. Когда принесли его вещи, он, перед тем как переодеться, попросил разрешения пойти в душевую и долго там мылся. Тем временем администратор позвонил родственникам в Винницу, и они договорились, что за ним приедут. Психолог настаивала положить человека на обследование в психбольницу, но администратор сказал, что это должны сделать по месту жительства, в Виннице.
На этом краткая информация закончилась.
«Вчера минуло тридцать пять дней, как он уехал из Винницы, — подумал я. — Значит, он исчез сразу же перед Вальпургиевой ночью. Той ночью, когда дух мой парил над горой Броккен. Все правильно, в его плоти паразитировал житель астрального мира — целых тридцать пять дней. Человек еще хорошо отделался. Если бы все пошло по сценарию заказчика, то он стал бы пожизненным исполнителем акций, которые разрабатывают темные Орба и их агенты в земном мире. Впрочем, может быть, и не пожизненно, а до поры до времени, пока его кто-то не прикончил, или на законных основаниях не отправили бы в пожизненное заключение.
Моим первым желанием после прочтения заметки было связаться с Костей, но там не отвечали. Я еще несколько раз набирал номер, а потом сел перекусить... Давало о себе знать полуденное солнце, хотя под желтой глиной его лучи не так досаждали, как под черной грязью. Подумал и о маскировке: кто-то, кто раньше видел меня покрытого черным илом, вряд ли узнал бы теперь в желтой маске на все тело.
Шло время, солнце подкатывалось к западу. Я уже начал успокаиваться от прочитанного в газете, как вдруг в прибрежной тишине прозвучала мелодия мобилки. Звонил Костя.
— Ты меня заставил сегодня пережить еще раз недавнее событие, — сказал он после приветствия. Через секунду пояснил: — Просмотрел же видеосюжет, который ты прислал моему коллеге-медику. Это же надо! Я был действительно на волосок от смерти. Мы с приятелем увеличили рожи этих — на мгновение он запнулся, — ну, ты знаешь о ком идет речь, когда один из них занес над моей головой толстую арматурину... Этому доказательству цены нет. Я скопировал твой ролик на два диска...
— Ты читал вчерашнюю «Вечерку»? — перебил я словопоток медика.
— А причем здесь газета?
— Там пишется о том, который тебя едва не... — я миг поколебался, — не отправил в край без возврата…
На той стороне воцарилась тишина. По истечении времени послышалось:
— Где газета?
— Вот под рукой. Могу зачитать
— Статья большая?
— Нет, коротенькая.
Я начал читать. Когда дошел до ненормативной лексики, на той стороне хохотнули. Вдруг почувствовал, как пробежал холодок по ногам после того как прочитал ранее упущенное. Теперь я читал: «вспоминая какого-то письменника, а также Сладкого, Костю и Ксилантия, назвал также какого-то Мардука».
— Чего ты замолчал? — спросил Костя.
Я притворился, что потерял строчку.
— Ага, вот...
Пауза, наступившая после того как я закончил читать, затягивалась. Уже подумал, не прервалась ли связь; наконец Костя подал голос:
— В том, что я услышал, есть два момента: положительный и отрицательный. Положительный потому, что найденыш ничего не помнит и поэтому не может быть свидетелем своего похищения. Негативное... — На мгновение Врач запнулся. — Негативный момент лучше обсудим не по телефону, я и так наговорил. Свяжемся. Пока.
Выходя из трамвая на Лузановке, я заметил вдали знакомую легковушку. Делая вид, что меня интересует лоток с напитками, прошел еще с полсотни шагов по ходу трамвая и купил две бутылки пепси-колы.
Ошибки не было — за рулем сидела Рита, а рядом — Бакс. Я пошел обратно, потом повернул в сторону моря.
Костя ожидал на той же лавке, что и в прошлый раз. В пестром потоке людей, которые направлялись на пляж, он был совсем незаметен. Белая безрукавка и серые брюки с тонкого полотна делали его похожим больше на тень, чем на человеке. Он не отказался от напитка, а потом внимательно посмотрел на мое лицо.
— Должен сказать, что на тебе язвы заживают как на собаке, — сказал, глотнув пепси-колы. — Во всяком случае, открытых ран уже нет. Рубцы... А что ты хочешь — гангрена кожи. — Заметив, как после этих слов изменилось мое лицо, он объяснил: — Эта болезнь аналогичная оспе. У тех, кто ее перенес, лицо в рытвинках. О таких людях говорят: на «морде черти горох молотили». Отец всех народов также перенес эту болезнь.
Через минуту Костя вытащил из барсетки, лежащей сбоку, круглую коробочку; открыв, ткнул пальцем в мазь и начал смазывать ею мои шрамы.
— Это лекарство, способствующее заживлению язв и одновременно рассасыванию рубцов, — объяснил. Потом закрыл и дал мне. — Вот. Наносить будешь пять раз в день. Где-то за неделю только пятна останутся.
— А пятна долго будут?
— Всю жизнь. Но не переживай, — успокоил он. — За несколько лет их будет трудно заметить. А в летнее время, под загаром, и совсем не узнаешь.
— А где Ксилантий?
— Там, где ты оставил его в прошлый раз — в котельной.
— Так о чем ты хотел, чтобы мы поговорили? — напомнил я о телефонном разговоре.
— Поговорить есть о чем, — сказал Костя. Некоторое время он молчал, жадно поедал глазами фигуры женщин, проходивших мимо, а потом спросил: — Не заметил хвост за собой?
— Того, которого заметил бы земной человек, не заметил. Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера.
— Конечно. Им не до тебя. Я напустил им мурашек в штаны.
— Он замолчал и долго не отзывался. Наверное, прикидывал мысленно, о чем можно говорить, а о чем нет. Я был уверен — его угнетало событие с похищением меня на Куяльницком лимане. Наконец он сказал:
— Позавчера в телефонном разговоре я говорил, что скопировал твой видеосюжет на два диска. Это для того, чтобы один из них передать заказчику.
— Зачем? — вырвалось у меня. — Ты открываешь перед ним карты!
—...А когда узнал о публикации в газете, — продолжал Костя, — то решил добавить и эту статейку. Да открываю. А как ты их заставишь высветиться и перейти к действию?
— У тебя что, — штат оперативников?
— Хе-хе, не штат, но достаточно возможностей, чтобы проследить за этим бочонком, который сделал попытку наехать на нас с Ксилантием. — Спустя мгновение добавил: — К тому же он хотел покончить с тобой... Поэтому я, дослушав то, что ты читал, пошел по киоскам и разыскал «Вечерку». Это было позапозавчера. А позавчера я положил в футляр с диском вырезку из газеты и доставил заму губернатора.
— Собственной персоной? — поинтересовался я.
— Ну, что ты. Тот диск вместе с букетом цветов отнесла в приемную моя приятельница. Сказала секретарше, что это от институтских однокашников ее начальника, которые планируют встречу.
— Но секретарша могла доложить о визите заму и ее задержали бы.
— Не могла. Его не было в кабинете. В то время он на своем лимузине гнал на Седьмой километр.
Я удивился такой осведомленности.
— Откуда тебе было знать?
— Это детали, — усмехнулся Костя снисходительно. Потом объяснил: — Все просто — мы проследили, когда БМВ с известным номером покинуло двор администрации, и поехали следом. Тем временем женщина с цветами зашла в приемную.
Костя положил ногу на ногу и так, в полупозе йоги, минуту молчал. Только подносил к губам напиток. Наконец подал голос:
— Хорошо, что ты принес это, — поднял бутылку. — Выпьем за упокой души раба Божьего Сладкого.
Хотя в его словах и слышалась ирония, однако круглое лицо ничего подобного не выказывало.
— Сегодня утром похоронили, — добавил. — Соседи говорят, подрезали бывшие подельники. Представляешь оперативность! Позавчера только разработчики акции получили диск и статью, а сегодня главного свидетеля уже отнесли на кладбище.
При этих словах я почувствовал, что начинают неметь ноги, как тогда, в моем сне во дворце вавилонского царя. Между тем Костя продолжал:
— Интересовались Ксилантием. Спрашивали у матери, где его можно найти.
— И что она?
— В ответ положила трубку.
— А откуда тебе стало известно, что похоронили Сладкого? — спросил я. — Может, во всех одесских церквях отпевали заупокойную по нем? А пресса освещала это печальное событие?
— Ну, ты ж и ехидный! — усмехнулся Костя. — Когда я отправил диск тому толстому подонку, то ожидал увидеть, как он отреагирует на то, что его орудие убийства, высветилось. Я рассуждал так: о сделке, которую он подготовил для того, чтобы убить человека, то есть тебя, не советуются по телефону. Он сам не раз отдавал приказы прослушивать чьи-то разговоры. Значит, махнет к кому-то, с кем разрабатывал акцию. В городской транспорт этот холеный говнюк не сядет — это однозначно. Так что нам оставалось только следить за его авто. На своей таратайке мы провели его в самый центр к дому с дощечкой «Совет ветеранов».
— Каких ветеранов? — спросил я. — Второй мировой, афганской войны, труда, спорта?
— Неизвестно пока. Там было написано только «Совет ветеранов» и все. Он там недолго задержался. Сели в машину с каким-то кентом, по возрасту не напоминавшим ветерана, и поехали в городское управление милиции. Там мы его и потеряли, потому что он поехал под знак «Въезд запрещен».
— Послушай, Костя, — сказал я, — кроме схемы, которую ты наметил, может быть еще и такое. Чиновник высокого ранга, получив диск с сюжетом, где изображена сцена разборки каких-то типов с мусорщиками, обратился в правоохранительный орган города. Мол, вот поступил материал...
— Ага, и того же дня убивают одного из участников разборки. Кто убивает? Бывшие подельники. Тем временем второй оказывается в психушке.
— Но «Вечерка» же писала.
— Писали, пишут, будут писать, убивали, убивают, будут убивать — три формы глагола. После того, как я разыскал «Вечерку» и собственными глазами увидел заметку, я тут же позвонил бывшему институтскому однокашнику, который закончил психиатрическое отделение, и предложил поинтересоваться уникальным случаем с выпадением из памяти человека длительного времени жизни. Кстати, он десять лет практиковал в больнице, а теперь — ученый. Тема его заинтриговала. Он успел — тот тип еще не сделал ноги из санатория. По моему совету медик прихватил диктофон, они долго говорили, к сожалению, не знаю, о чем. Но товарищ мой оказался не единственным, кого заинтересовал странный курортник. Уже когда он выходил из кабинета директора санатория, где происходил разговор, туда ввалились трое верзил в халатах. Что происходило дальше, коллега не знает, видел только, как кента вели к машине медицинской помощи, стоявшей во дворе.
— Ты говоришь, что твой друг-медик много лет работал в больнице. Он что, не узнал в этих трех кого-то из прежних сотрудников?
— Ага... Он говорит, что не только никого не знает, но и такой марки машины, на которой приехали за мужиком, в психбольнице нет. Ты спросил, как мы узнали о Сладком... Как только коллега сообщил мне о том, что произошло в санатории, я сразу же поехал на Черноморку и быстро нашел дом Сладкого. Темный, или кто он там, во время допроса назвал остановку трамвая, который ходит по улице Амундсена, и сказал, что идти от нее несколько кварталов в противоположную от моря сторону. Когда мы приехали, там еще не успели убрать даже стулья, на которых лежал гроб, а на дороге валялись цветы. Я сидел на заднем сиденье, а из машины вышел мой дружбан.
— Ксилантий?
— Нет, что ты... Он долго стоял у соседнего двора, где вместо забора была изгородь из дерезы, говорил с бабушкой-соседкой. Она рассказала всю родословную Сладкого, потому как живет здесь давно. Сказала, что тело привезли из морга сегодня. Те, кто привез, поведали, что его зарезали в пьяной драке бывшие кореша. Хоронили дальние родственники.
Некоторое время мы сидели молча. Потом я кивнул на ногу Кости, которую он вывернул так, что она была параллельно земле.
— И как тебе так не больно?
Он улыбнулся и, взяв руками вторую ногу, положил ее на первую так, как бывает, когда руки на груди скрещивают. Теперь это была поза йога. Некоторые из тех, кто шел на пляж, удивленно оглядывались.
— Сейчас это похоже на аттракцион, — сказал Врач, отметив интерес к себе пляжников. — Но если в такой позе посидеть хотя бы час в состоянии медитации, то можно и память освежить, и приобрести способность глубже мыслить. Ну, например, может прийти в голову нетрадиционное решение проблемы, над которой ты долго ломал голову. Как медик, я не взялся бы объяснять связь между переплетенными в позе йоги ногами и особенностями человеческого сознания. Наверное, здесь происходит что-то на уровне чакрамов — тех каналов, которыми человеческая аура связана с космосом.
— А может быть проблема, более нетрадиционная, чем наша? — спросил я.
— Не может, — ответил Костя. — Я вот думаю: что будет с тем парнем? Сделают так, как поступили со Сладким, или, убедившись, что он действительно ничего не помнит, выпустят.
— Если ты, кроме диска с видеосюжетом и вырезки из газеты, ничего не передавал чиновнику, то, скорее всего, его оставят в покое. Если же ты передашь ему пленку с записью допроса, то подпишешь мужику смертный приговор.
— Без крайней надобности я этого не буду делать, — заверил Костя.
— Может быть и третий вариант. Те, которые уже раз использовали плоть винничанина, захотят использовать его и второй раз. Ведь людей, которые так легко впускают в себя темных, не так уж много.
— Ты имеешь в виду темных Орба или темных мира сего? — спросил Костя.
Я удивленно посмотрел на него, ведь до сих пор он ничем не выдал, что читает мою книгу.
— Похоже, что речь идет о темных Орба, — сказал я. — А темные мира сего должны содействовать им в земном измерении. Таким, скорее всего, был Сладкий. Ну, это где-то так, как если бы ты уехал в другую страну, не зная ни ее языка, ни обычаев, а там тебя встретил кто-то, кто принес одежду, в которой ходят местные... В нашем случае одеждой был винничанин.
Медик некоторое время размышлял, а потом сказал:
— Лучше бы я его убил.
— Ты так легко сказал «убил», будто бы тебе уже приходилось такое делать, — заметил я.
— Да нет. Но это тот случай, когда совесть будет чиста.
— А мотивы какие? Ты его расколол. Более того — мы изгнали из него темного.
— В самом деле. Но не лишили способности быть одеждой для астрального пришельца. Сегодня человека отвезут в катакомбы или еще куда-то и заполнят его плоть сущностью из потустороннего мира. Возможно, той же, которая чуть не свела меня в могилу.
Костя опустил ногу на мостовую, и какое-то время массировал себе колено. Когда опускал другую, то зацепил барсетку и она упала. В ней было что-то тяжелое, потому как стукнуло. Сквозь не застегнутое до конца отверстие я увидел рукоятку пистолета. Я не стал делать вид, что не заметил, зато сказал, кивнув на барсетку, подхваченную Врачом с мостовой:
— По всему, ты капитально подготовился держать оборону.
Он улыбнулся, не скрывая неловкости. А потом вдруг жестко сказал:
— Пусть только случится что-то из Ксилантием или кем-то из моих друзей — я пристрелю эту раскормленную собаку.
На мгновение я отчетливо осознал, что все события, которые коснулись Кости и его друзей, вращались вокруг меня. Я впустил в их спокойное, хотя и не слишком сытое, существование тревогу. Точнее — страх за собственную жизнь.
— От того кента исходил дух свежей земли, — сказал тем временем Костя. — И от рыжей демоницы также... Не уверен, что запах вспашки существует, но мне все время казалось, что где-то поблизости — свежевырытая яма. Особенно когда кент мочился. Имеет ли это связь с тем, что его вытащили из катакомбы, то есть из подземелья?
Это обстоятельство и меня смущало. Особенно когда я вспоминал кручу, где в копанке нашли младенца, которого потом стали называть Алисия Бамбула.
Меня всегда влекло к себе то, что не имеет объяснения, но реально существует. Ну, например, на цифровой фотокамере большого разрешения зафиксировались пятна, которые я считал оптическими недостатками аппарата. Когда сказал об этом Косте, он спросил:
— Какие пятна? Что ты имеешь в виду?
— Круги света на снимках цифровой фотокамеры — от едва заметных капелек, до крупных — величиной с пятак. Я когда-то выбрал такие снимки и обработал на компьютере в графической программе. И что же я увидел? А то, что пятна эти только на первый взгляд казались световыми. Это источники энергии, а может, какой-то материи, что фонтанируют из невидимой глазом реальности. Они напоминают пробоины между нашим миром и другим — невидимым измерением. Мы видим только пробоину и то, что в ней булькает, но не видим того измерения.
— Ага, такие огрехи случаются на снимках, — сказал Костя, — но я считал их атмосферными аномалиями, которые человеческий глаз не в состоянии разглядеть.
— Я почему о том вспомнил... Не они ли — эти зафиксированные камерой точки — отверстия, сквозь которые в наш земной мир проникают сущности Орба?
— Но они же маленькие те пятна, — сказал Костя.
— Не такие уж и маленькие. Пятно на фотоснимке размером с пятак бывает больше человеческой головы на том же снимке. Это первое, а во-вторых, кто знает, какая по объему сущность жителя Орба? Ведь это полевая форма.
Мне вспомнились встречи с жителями Темного Сателлита на грани сна. Они не имели постоянной формы и могли превращаться во что угодно. Вот только пятна, зафиксированные камерой, могли также быть чем угодно.
Некоторое время мы наблюдали за пляжниками, их теперь все больше возвращалось с пляжа, чем шло к берегу. Я снова подумал, что на людей, с которыми меня свела судьба, упало проклятье — часть того черного навеивания, которое лежит на мне со времени выхода в свет моей книги. «И видел я зверя...». Прикоснувшись ко мне, Костя и Ксилантий стали такими же гонимыми, как и я. Временами меня не покидало ощущение, что мной опекается другая, более мощная сила. В опасные минуты я чувствую над собой взмах крыльев ангела-хранителя; в критические же моменты меня бережет мой земной зверь-хранитель. Вопрос только: долго ли так будет продолжаться?
— Как ты думаешь, толстяку известно, кто снимал видеосюжет? — спросил я.
— Нет, — ответил Костя. — Они потеряли тебя из поля зрения. Преследовали нас, вернее нашу машину.
— Так, а милиция?
— Милиционеры или, переодетые наемники, вели мусорщиков, — сказал Костя. — Представь себе рожу того из администрации, который просматривал видеозапись. На экране тип в красной жилетке, занесший над моей головой прут, вдруг падает как подкошенный. Я, когда готовил диск, умышленно стер звук, ну, пляжный гул. Пусть покумекает, кто и откуда стрелял. Теперь же, когда кент у них, а на его теле, кроме синяков на роже, они ничего не обнаружили... Возникает естественный вопрос: от чего же он тогда свалился?
— Это на тот случай, если память о событии испарилась из его сознания вместе с сущностью темного, — заметил я.
— Да, — согласился Костя, — потому как темный знает, что завалил его ты, к тому же способом, далеко не традиционным.
Мы сидели так, что Костя, разговаривая со мной, смотрел в сторону магистрали, я же — в сторону пляжа. Вдруг на лице Врача мелькнула неуверенность. Я скользнул взглядом в том же направлении, куда смотрел Костя и между пляжников распознал плотную фигуру Бакса. Человек — он был с целлофановым пакетом в руке — не спеша, направлялся к берегу. Скоро поравнялся с нами и на знак приветствия кивнул Косте. Бакс имел типичную фигуру тяжеловеса — развитая шея, короткая стрижка и глаза совсем не красные, как тогда, когда я впервые увидел, а серые, к тому же не прищуренные, а широко открытые.
— Кто это? — поинтересовался я.
— Да, один кореш... — ответил Костя, внимательно посмотрев на меня. — Ага, так про винничанина... — поспешил он перевести разговор на другую тему. — Пока мы не узнаем, что он помнит, а что нет, мы будем блуждать окольными путями. Способ выяснить есть. Надо встретиться с моим приятелем.
Из заднего окна трамвая, в который я зашел, было видно автомобиль; в кресле водителя сидела Рита. Я обратил внимание, что бампер машины теперь украшал не тот номерной знак, который был тогда, когда меня похитили на Куяльницком лимане. Ошибки быть не могло. Во времена, когда я раскодировал число зверя, у меня выработался рефлекс — с любого числа, которое только попадало на глаза, составлять теософскую сумму. Тогда она равнялась семи, теперь пяти. «Где они берут столько номерных знаков?», — подумал я. Моим намерением было вновь обосноваться на лимане рядом с копанкой, где желтый ил. Вдруг в кармане завибрировал мобильник. Звонил Ризченко.
— Послушай-ка, — сказал он после приветствия, — тут я стихотворение свое нашел, написанное много лет назад, еще когда меня мучили кагэбисты. Тогда я думал так же, как и ты, когда писал о «зверье»...
Я сказал, что сейчас нахожусь в трамвае и позвоню ему вечером. И вдруг спросил, не знает ли он журналиста из «Вечерней Одессы» — я понизил голос и назвал фамилию. И не мог бы он меня с ним свести?
Ризченко помолчал, потом сказал:
— Договоримся так: я сейчас найду его телефонично. А когда это сделаю — дам знать.
Трамвай уже приближался к остановке, где было жилье моей сестры, как в кармане зазвонил телефон. Это снова был Ризченко.
— Нашел того парня, — сообщил. — Он тебя знает, потому как был на презентации «Зверья» в городской библиотеке. Время, когда он освободится, — после шести — сегодня или завтра. Выбирай, но в любом случае захвати словарь синонимов.
Я вышел из трамвая на следующей после сестриной остановки, а затем дворами вернулся к ее дому. Надо было взять словарь, ради которого, я в этом был убежден, и звонил Алеша. Слова для него такой же предмет исследования, как для меня библейские тексты. На мобильнике было около пяти, а мы договорились встретиться в сквере у Спасо-Преображенского собора в шесть. К нему — полчаса на маршрутке. Так что я имел еще полчаса на то, чтобы смыть с себя Куяльницкую соль и перекусить.
11
Я вышел из маршрутки, когда еще не утих шум от звона на колокольне Спасо-Преображенского собора. Было шесть часов. Они сидели на скамейке в сквере, возле памятника графу Воронцову. Когда я приблизился, они встали. По возрасту эти двое могли бы быть отцом и сыном, однако грузная фигура Ризченко и стройная журналиста, не делали их родственными. Ризченко был седой, с седыми же усами, а молодой человек — имел бритую голову и бусину на мочке уха.
Когда мой коллега познакомил нас, парень сказал, что знает меня как фантаста, и на мою презентацию тогда пришел, потому как думал, что книга «И видел я зверя...» — фантастическое произведение. Я перешел сразу к сути и пересказал почти дословно его публикацию в газете. Тогда попросил рассказать все тонкости общения с винничанином. Парень, его звали Игорь, не скрывая удовольствия от цитирования мной его текста, сказал:
— Меня послал редактор, а он узнал об этом человеке от своей знакомой — психолога санатория. Ну, что я могу сказать — внешне — человек как человек, разве что — синяк под глазом и одет неряшливо. Смотрит отстраненно, куда-то в сторону, ни разу не уловил взгляд этого чудака. Его то ли кто-то привез в санаторий, то ли он добрался на «автопилоте». Ну, так бывает, когда человек, крепко поддавши, дорогу домой все же находит. Он словно лунатик — не помнит, кто он такой.
Я мысленно прикинул, что на магнитофонной записи, которую дал мне Костя, хотя и слышен голос винничанина, но говорил не он, а астрал, находившийся в нем. Сейчас пришельца нет. Следовательно, похоже, что вместе с жителем Орба исчезла и память человека или ушла куда-то в отдаленный уголок сознания. И Костя, и Ксилантий, и я слышали только то, что говорил пришелец. Природный же голос винничанина никто не слышал.
— А о каких-то особых моментах в его речи или поведении вы можете сказать?
— Конечно. У него два голоса: один обычный, а один вроде бы пропущенный через синтезатор. Ага, еще заговаривается.
— То есть?
— Ну, он на все отвечает односложно: «не помню» или «не знаю». Я его спросил: «Как вас зовут?», говорит: «не знаю», а фамилия? «не помню». Я показал на бланш под глазом, спрашиваю: «Кто это вас?», говорит: «не знаю». Правда, сразу же разрешился целым ливнем слов, сказанных очень плотно друг к другу. Я расслышал только несколько из них: «письменник», «враг народа», «сукотник», «край без возврата», и еще: «Сладкий, Костя, Ксилантий». Но вибрации голоса, тембр не напоминали язык человека и близко. То, что можно иногда услышать в фильмах ужасов, — жалкая подделка под ненависть и злобу, которые струились из каждого его слова. И еще: многие из тех слов, что он говорил, нынче не употребляются — я слышал их в речи стариков, читал в книгах, написанных полвека назад, в фильмах тех времен. Это была лексика прошлых поколений. А мужику — около сорока. Вопрос не в том, где он ее — лексику подхватил, а где научился так жестко, я бы сказал — жестоко говорить? За каждым словом, даже звуком угадывался выстрел.
— А почему вы об этом не написали? — поинтересовался я.
— Я написал, но редактор вычеркнул. Он сказал, что мы — журналисты — должны нести людям информацию, а не эмоции.
Ризченко, молча листал словарь, который я ему подарил, сказал:
— А чем объясняет редактор свою заинтересованность?
— Ну, он говорит, что в последнее время стали появляться люди, которые ничего не помнят. О них иногда сообщается в прессе. Иногда им помогают разыскать родных, но они тех не узнают, даже отца и мать. Родственники забирают их и они привыкают к родному дому, как к новому месту.
— Так а речь, — спросил я. — Они же не немые?
— В том-то и дело — языком они владеют. Логично отвечают на вопросы. Но все их ответы в основном сводятся к: «не помню», «не знаю», «не понимаю». Психолог, которая была при нашей беседе, поинтересовалась, имеет ли он семью, и он ответил так же: «не знаю».
— Когда это случилось? — спросил я.
— Что?
— Когда он исчез из санатория?
— Директор говорит, что тот записался на экскурсию в катакомбы тридцатого апреля. А его сосед по столу рассказал потом администрации, что все, кто вышел из автобуса — их было сорок человек — пошли вслед за экскурсоводом в подземелье. Если Сытника (это фамилия пропавшего) он видел среди тех, кто заходил в пещеру, то не помнил, был ли он среди тех, которые вышли на поверхность. Он не утверждал, что человека с ними не было, а только сказал, что не помнит, вышел ли он со всеми. На ужин винничанин не пришел, на завтрак первого мая — также. Администрация забила тревогу утром второго мая. Нашли путевку, по которой он приехал отдыхать, номер телефона и сообщили в Винницу и в милицию.
Снова подал голос Ризченко:
— Редактор рассказывал, где, в какой местности их больше находят? Или привязки к регионам не заметили?
— Он показал мне вырезки из газет и копии интернет статей, — сказал Игорь. — Замечено, что эти несчастные появляются там, где есть подземелья. В последнее время было несколько сообщений о таких людях, найденных в Севастополе. Те, кто исследовал путь, которым они добрались до города, а именно до вокзала, пишут, что люди такие выходили из Севастопольских пещер. Это и заинтересовало нашего редактора, ведь Сытник вошел в подземную каменоломню, а затем появился другой человек. — Подумав, Игорь добавил: — и человек ли…
Я заметил, что журналист украдкой поглядывает на свои массивные часы на костлявой руке. Неожиданно он спросил:
— А почему вы заинтересовались этим случаем — тема нового фантастического произведения?
Я не спешил с ответом. Наконец сказал:
— Наверное, ваш редактор не собирается писать фантастику, а материалы такие накапливает. Это не объяснишь и обычным исследовательским рефлексом. Скорее всего — реакция на факт, который может представлять угрозу. Согласитесь, случай, когда нормальный человек, оказавшись неизвестно где, выходит оттуда без человеческой сущности, это опасность для других. Ее человеческое наполнение — воспитание, образование, мировоззрение, элементы этики и культуры — куда-то исчезают. Ей оставляют лишь короткий запас слов и немного логики. А не случится ли такое с этносом, населением страны, человечеством?
— Ну, это уж слишком, — усомнился журналист. — Вы проектируете случай, произошедший с одним человеком, на все человечество.
— Не слишком, не слишком, — отметил Ризченко. — Все мятежи начинаются с одного-двух Сытников. Очень быстро все население превращается в Сытников и начинает истреблять самое себя.
Удар колокола, прогремевшего на колокольне Спасо-Преображенского собора, согнал голубей с памятника Воронцову, мирно сидевших на голове графа. Журналист бросил взгляд на часы, и сказал:
— Семь.
Я смотрел вслед парню, все еще ощущая пожатие его крепкой руки. Обратился к коллеге:
— Ты говорил о стихотворении.
Товарищ мой спрятал в целлофановый пакетик словарь и достал лист.
— Только не подумай, что я претендую на приоритет, — сказал он с улыбкой. — Но этот стих я написал по тем же мотивам, что и ты свое «Зверье...». И думал так же, как ты. Правда, я еще не знал как следует украинского языка и поэтому написал на русском. Хотя это и не спасло меня от тюрьмы.
Я протянул руку к листу, но он сказал, что сам прочитает. Стихотворение называлось «Песня Бесов».
Ризченко начал своим хорошо поставленным тенором:
Мы, Бесы, славно веселилися,
в Россию, мать таку, вселилися,
слюною брызгая, мы тешимся,
всех заражаем нашим бешенством!
Как занялись душ перековками,
Погнали верных на церковки мы,
руками их кресты срываючи,
их ртами «каки» изрыгаючи!
Слушая, я смотрел на собор, от которого мы были в полсотни шагах. Вдруг над ним всколыхнулось пространство, упал и полетел вниз крест со шпиля храма, потом начала рушиться колокольня вместе с колоколом, от которого еще слышалось гудение. Потрескались и обрушились мощные стены, и вдруг пылевое облако накрыло развалины. В этом облаке стали проступать очертания чешуйчатого однорогого животного на длинных ногах — священного зверя Вавилонского храма Мардука. Видение было таким четким, что мне показалось, будто я вдохнул пыль. Это не были кадры кинохроники о разрушении церквей, виденные когда-то мной и вызванные из памяти стихом Ризченко. Это было нечто другое — реалистичнее, чем само событие. В пыли суетились существа, похожие на людей. Это, в самом деле, были люди, но совсем маленькие — по пояс современному человеку. Я их уже где-то видел — да видел — это были персонажи из моего сна, которые пытались поставить дыбом истукана с золотой головой. Тем временем у меня ниже груди зашевелился какой-то комок. То проснулся во мне зверь. Я окинул взглядом сквер, задержал его на столе, где за шахматной доской сидели несколько людей, потом снова перевел взгляд на развалину. Но на том же месте, как и впредь, стоял большой храм, отстроенный общиной Одессы. Мой зверь, как обычно, реагировал не только на живых темных, но и на их фантомы в моей памяти. Сейчас мне дано было побывать не только на месте и во время разрушения сооружения, но также увидеть программу его разрушения. Я побывал в мире причин, в начале апокалипсиса, когда дети Мардука только приступили к уничтожению ствола всего христианства — православия.
Между тем сквозь шум близкой улицы звучали слова моего товарища:
А мы и сами удивляемся,
что на веревках не качаемся,
что всех, прикончив, не кончаемся,
хотя людьми не притворяемся:
Ведь мы рогов своих не прятали,
мы просто всех вас обогатили,
кто ж быть хотел святым ли, правым ли,
тем помогли мы — в рай отправили.
В памяти мелькнула цитата из документа, присланного мне из Алушты моим другом — одним из почитателей моих исследований «И видел я зверье...». Это был приказ председателю ВЧК Дзержинскому, который обнародовали в «эпоху гласности».
«№ 13 666/2
В соответствии с решением В.Ц.И.К. и Сов. Нар. Комиссаров, необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией.
Попов надлежит арестовывать, как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно (подчеркнуто Лениным) и повсеместно. И как можно больше.
Церкви надлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады».
И тут я заметил, что Ризченко не смотрит на лист, а читает по памяти:
Но если ангелы небесные
Прервут нам игры наши бесные,
Мы в наше пекло эмигрируем!
... Или в безрогих мимикрируем!
Он сложил лист вчетверо, и дал мне. Потом посмотрел внимательно и сказал:
— Ты не похож на себя.
— Почему? — поинтересовался я.
— Что с твоим лицом?
— Я же говорил — больной. Только сейчас заметил?
—Ты — о тех свежих шрамах? Это такое дело... Затянет. — Он вынул из кармана зеркальце. — Вот, посмотри.
Из зеркала на меня смотрело вселенское зло. На мгновение я отшатнулся от своего изображения. Это был не я, а мой зверь, он хоть и скрылся в подсознании, однако оставил свой отпечаток на моем лице и в глазах. Первым рефлексом было улыбнуться и таким образом избавиться от того страшного выражения. Но мышцы лица не повиновались. Это продолжалось какое-то мгновение, мне же показалось, что прошла целая минута.
— Ну, так это другое дело! — Широкое лицо Ризченко покрыла добрая улыбка. — А я подумал, что в тебя вселился тот, о ком я читал.
Я еще раз посмотрел в зеркало: теперь на меня смотрел человек среднего возраста, на левой части лица у которого поблескивали пятна от недавних язв. Мелькнуло в голове, что если отрастить бакенбарды, то тех пятен и вовсе не будет заметно. А еще я подумал, что тридцать лет назад, когда писался стих, вряд ли кто-то мог подумать о бесах, и что они — бесы, когда закончится срок их шабаша, так легко мимикрируют в безрогих и присвоят все, что их рабы создали на протяжении трех поколений. У них в руках теперь не истлевшие догмы выдуманной ими же морали, а рычаги намного влиятельнее — деньги. Они покупают всех и вся, а главное — законы.
Вдруг Ризченко поинтересовался:
— А зачем тебе этот несчастный? Ну, о котором писал Игорь.
— Похоже, он целый месяц носил в себе эмигранта, — сказал я.
Коллега, подумав, попросил:
— Объясни.
Я процитировал:
— Но если ангелы небесные прервут нам игры наши бесные, мы в наше пекло эмигрируем! К сожалению, между их адом и нашим миром существует множество каналов и бесы, о которых ты пишешь, всегда посещали нас, немало таких гостей и теперь появляется. Помогают им те, что перекрасились, или как ты пишешь «мимикрировали».
Добродушно-ироническое выражение на лице моего друга вдруг исчезло, оно стало сосредоточенным.
— Это что-то из области фантастики? — поинтересовался он без тени иронии.
— Скорее из области мистики.
— А что такое мистика?
— Это, то, что действительно существует и подтверждено тысячами фактов, но не может быть объяснено ни одним из известных инструментов человеческого познания. — Мне вспомнились мои встречи с темными на границе с астральным миром, ужас, который сначала меня охватывал, и равнодушие, а затем и пренебрежение к ним, которое я не скрывал, вступая с ними в диалог. Я добавил: — Это та же реальность, но до сих пор ни кем не объяснена.
Неожиданно от Ризченко послышался отрывок из песенки «Гоп, кума, не журися...». Он вытащил из кармана и приложил к уху мобильный телефон.
— В центре я... — сказал. — Ладно, зайду, куплю...
Мы поднялись.
— Спасибо за словарь, — сказал Алеша.
— А тебе — за стихотворение. Вставлю его в новое «зверье», если жив останусь. Ты не против этого?
И тут я, неожиданно для себя, спросил:
— Алексей, тебе ни о чем не говорит имя молдавской поэтессы Марицы... — я назвал фамилию. — Ведь Кишинев от вас совсем недалеко.
Он помолчал, что-то вспоминая, потом сказал:
— Кто-то из наших одесских ее переводил... Не вспомню кто. Если надо, я выясню и дам знать.
— Не стоит. Забудь.
Я не спешил покидать сквер и смотрел вслед моему другу, который вразвалочку удалялся. У него была фигура боцмана. По крайней мере, таким я представлял себе начальника над матросами — крепкого телосложения, не суетливого, пожилого мужчину.
Перед тем как уйти, я встал и внимательно осмотрел сквер. Бдительность с недавних пор стала чертой моего характера. К тому же зверь во мне, хотя и не был активным, но и не исчез.
И тут от собора донесся шум — на площади, напротив ворот, остановилась небольшая колонна с красными лозунгами и флагами.
«Похоже, какая-то левая партия, — мелькнуло в голове. — Тоже мне, нашли место...».
Несколько человек среднего возраста отделились от группы и зашли в храм. Я ожидал, что те, которые остались, начнут митинг. Однако люди смешались и о чем-то мирно беседовали. Флаги и транспаранты прислонили к стене. Это были старые и очень старые люди с лицами цвета ракушечника. Вблизи же, когда я подошел, то увидел, что лики их, казалось, были обтянуты пожелтевшим пергаментом. Они пришли в мир еще в начале прошлого века. И, несмотря на то, что это были мужчины и женщины, совсем старые и не очень, уродливые и благородные, их объединяла одна общая черта — на лице каждого из них отражалась одержимость — пламенное стремление к чему-то. Все они были темные, кроме разве что нескольких детишек — их внуков, которых они привели с собой. На мгновение показалось, что я прохожу мимо кладбища, где толпятся мертвецы; от них как будто, повеяло истлевшей плотью. Но «моток колючей проволоки» во мне, до сих пор не делал попытки вырваться наружу, это свидетельствовало о том, что они не были пришельцы из Орба, а являлись темными мира сего. Они меня узнали. Ну, не они — земные, а астральная составляющая их ауры, которая находится в постоянном контакте с Темным Сателлитом планеты. Все они, кроме их внуков, провели меня враждебными взглядами. Почему враждебными? Я убежден, они и сами того не осознают. Их глазами на меня смотрел кагэбист Бутко и его приспешники — жители мрачного сателлита. Вдруг до сознания донеслись слова пророчества, они доносились низким мужским голосом, из того — иного измерения, где спасалась моя сущность во время Вальпургиевой ночи. «И видел я зверье, которое с моря выходило, и имело оно семь голов и десять рогов. А на головах у него были богохульные имена...». Сейчас я видел зверье... Точнее — то, что от него осталось. Вскоре оно совсем уйдет в потусторонний мир, а людей будет мучить уже не оно, а злая память о его деяниях. Я знал из пророчества: через тридцать шесть поколений зверь снова будет выпущен из бездны, но уже в последний раз и на короткое время.
Если внутренний охранник мой был способен идентифицировать земного темного и безошибочно распознать пришельца из Орба, то мне, чтобы заметить в уличной суете обычного филера, нужно было проявить большую бдительность. Я подходил к киоскам, покупал газеты, одновременно наблюдая, не прицепился ли хвост. Скоро, миновав Преображенскую улицу и выйдя на Греческую площадь, сел в маршрутное такси. А тем временем из головы не выходило: почему у храма собрались те, кто три поколения назад истребил абсолютно всех священнослужителей и высадил в воздух большую часть храмов самой большой в мире империи?
12
Я вышел из маршрутки, не доехав метров двести до дома, где жила моя сестра и, удалившись от главной магистрали, пошел дворами. Одновременно смотрел, никто ли меня не сопровождает. Хорошо понимал, что все попытки быть невидимым ничего не значили для современной техники слежения. Но рефлекс бывшего гонимого все время держал меня в состоянии готовности. Учитывая ситуацию со Сладким и жителем Винницы, я понимал, что речь шла уже не об обычном хвосте, а о возможном покушении. Вот только из всех возможных орудий самообороны у меня были ноги легкоатлета и подзабытый опыт разрядника по боксу.
«Надо бы купить пистолет...», — мелькнула мысль.
«Ага, — сказал мой вечный внутренний оппонент — это и будет та зацепка, за которую ухватятся те, которые преследуют. Статья называется «незаконное хранение огнестрельного оружия». Можно, конечно, и зарегистрировать...».
Я уже достал мобильный телефон и собрался звонить Косте, чтобы спросить, где можно приобрести пистолет, как вдруг опомнился. Тот, кто знает мой номер телефона, легко может настроиться на его частоту и не только слышать, но и записать разговор. Между тем все говорило о том, что моего номера у них нет. Пока нет.
Чувство тревоги появилось, как только я начал набирать код номерного замка на входных дверях в дом. Оно не покидало меня, когда поднимался по лестнице на третий этаж. Я шел по чьему-то запаху, который исчез, как только я переступил порог общего, на три квартиры, отсека. Если это не мнительность, то тот, кто «наследил», далее двери в отсек с замысловатым замком не проник. Несомненно, совсем недавно здесь побывал темный. Вдруг пришло в голову проверить, чувствуется ли этот «дух» и выше на лестнице. Но достаточно было подняться всего один марш вверх, чтобы убедиться, что «запах» тянулся только до третьего этажа. Итак, меня выследили. А скорее всего, перешли к плану «Б». Трудно даже предположить, что темные, которых достаточно на всех уровнях власти и которые живут ожиданием прошлого, не разглядели всю мою родню под «микроскопом» и не знали, что я часто бываю в Одессе у сестры. До сих пор они боялись меня уничтожить традиционным способом, которым обычно избавлялись от политических оппонентов или бизнес конкурентов. Ведь читатели, а их немало и в среде силовых и правоохранительных структур, свяжут акцию с моим творчеством и тем, кого она разоблачает. К тому же у нескольких моих друзей, в том числе и столичных, — писателей и журналистов хранятся письма о том, что в моей квартире в мое отсутствие были проведены обыски. Там приводятся даже числа месяцев, когда это происходило. Эти письма будут немедленно обнародованы в средствах массовой информации и на сайтах... Наверное, Костя действительно напугал разработчиков акции, если они перешли к прямому действию. А из этого следует, что авторы покушения, скорее всего, не государственная структура, которой нечего бояться, а те, кто внедрился в нее и делает свое темное дело.
...За окном уже темнело. Было время вечерних новостей, и я включил телевизор и стал переключать каналы в надежде найти какое-то сообщение о человеке, который вернулся неизвестно откуда и теперь не помнит, где он был, и кто он есть. Просмотрев все каналы, а потом, погасив экран, я пошел в кухню послушать радио. И тут заметил, что на кухонном столе лежат принесенные мною газеты. Начал с «Вечерней Одессы». Скоро я убедился, что редактор потерял интерес к теме, которая его так заинтересовала. Не нашел ничего и в областной периодике. Но когда открыл одну из республиканских газет, то от удивления чуть не выронил ее из рук. На снимке стояли друг напротив друга известные каждому люди — один из иерархов православной церкви и лидер коммунистической партии, народный депутат. Иерарх что-то вручал лидеру. Под рисунком было написано, что коммунистического начальника, в связи с его юбилеем, церковь наградила орденом Святого Равноапостольного князя Владимира Великого III степени. Седобородый патриарх в белом цилиндрическом головном уборе был, как и положено человеку высокого сана, сдержанный и это контрастировало с демократической, раскованной фигурой лидера коммунистов, которому лучше бы шли слова «рубаха-парень».
— Ничего себе! — вырвалось у меня. — А как же приказ отца-Ленина за номером 666 13/2 о том, что «Попов надлежит арестовывать, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше...». Еще несколько лет назад от Спасо-Преображенского собора, к которому сегодня подошла колонна красных, не угадывалось и фундамента. После того как «религия антихриста» перестала уже быть господствующей, община Одессы откопала фундамент и на нем свела разрушенный большевиками храм. После старого очага духовности все же осталась материальная память — школа напротив, построенная из его камня, и еще немало домов. От чьего имени патриарх пожимал руку антихристу — от православного мира или от себя лично? «И видел я зверье... и оно имело семь голов... А на головах у него были богохульные имена...». Слова, приходившие в мое сознание низким голосом пророка, неожиданно оборвала мелодия мобилки. На дисплее высветился знакомый уже Костин номер.
— Встречался же с коллегой-психиатром... — сообщил он. — Говорит, ничего особенного — обычная амнезия. Правда, есть одно обстоятельство — мужик тот, хотя ничего и не помнит, но как-то странно заговаривается... — На мгновение Костя осекся. — Уверяет, это не шизуха... Пришельца ты тогда действительно выгнал из него, но тот, убегая, прихватил чуть ли не всю память бедолаги. Зато оставил часть своей.
— А что именно?
— Ну, курортник разговаривает так, словно находится сразу в двух реальностях — в настоящей и одновременно в мире, где селятся человеческие пороки. В частности ярость. Соответственно и голос его был то обычный, а то он говорил голосом того черта, который чуть было не убил меня. Зараза! Кстати, пришелец и в моем сознании наследил — я начал гаркать без причины. Это заметили и мои друзья.
— А кроме этой — эмоциональной составляющей, ты больше ничего не заметил за собой?
— Что ты имеешь в виду?
— Например, появление в твоей памяти информации о чем-то, чего раньше не знал. Знания какие-то...
— Нет, — сказал Костя. — Этого не заметил. Но курортник, судя по всему, набрался грамоты по горло. Он голосом сатаны вещает вещи, которые мне трудно понять. Например, о том, что темные нашего мира ожидают приход кого-то, кто для них является мессией. Этот кто-то якобы разблокирует материальное человечество. Как я понял, речь идет о снятии перегородки между миром людей и ближним потустороньем. А это значит, что случаи единичных воплощений сущностей темных в человеческие тела станут обычным делом. Поэтому и сценарии, разрабатываемые в ближнем потусторонье, сразу же будут внедряться и в земном измерении. Идея где-то такая, как в свое время большевики провозгласили — равенство. Только тогда речь шла о равенстве между общественными слоями, а теперь — равенство между живыми и мертвыми.
— Неожиданный ход мысли... — сказал я, не скрывая иронии. — Он так и сказал?
— Ну, не совсем так. Его язык — это сплошная путаница — не разберешь. Пришлось выбирать на диктофоне режим замедленной речи. Слушая его словесное излияние, я именно так и понял. У меня есть эта запись. Только не на диске, а на кассете.
— А что твой коллега-психиатр думает о тех, которые забрали курортника? Кто они?
— Ничего не думает. И, как мне кажется, не хочет думать. Допытываться я не решился, ведь мы с ним только и того, что учились когда-то на одном потоке. Я только поинтересовался, действительно ли за курортником приезжали медики. Он сказал, что не уверен, потому что «скорая» была без окон, хотя на передке у нее и написано слово «амбуланце». Ага, ты не мог бы объяснить, слова «ближнее потусторонье». А существует и дальнее потусторонье?
Я долго молчал, не зная, что ответить.
— Алло, ты слышишь?
— Слышу-слышу... По-моему, их существует семь. Столько же, сколько и составляющих в ауре человека. Такое же количество составляющих ауры имеет и планета Земля, поскольку она также — живое существо. Это астральная, ментальная, эфирная сферы и так далее. Ближайшая же к материальному телу человека астральная составляющая, и Земли также; для планеты она называется Орб или Темный Сателлит. Здесь обитают сущности земных людей, которые, ничем больше не занимались в земном мире, кроме как есть, пить, размножаться и делать подлости другим. Но эта тема, чтобы о ней поговорить, требует времени. А у тебя на телефоне — счетчик.
— К сожалению... Ну, а дальнее потусторонье?
— Думаю, это ментальная составляющая ауры, где селятся души людей, которые в земном мире жили по принципам морали и духовности. Кстати, каждая из семи составляющих ауры планеты не постоянная, она то приближается к своему материальному телу, то удаляется от него. Но, повторяю, это не телефонная тема. — Чтобы переменить разговор, я вдруг спросил: — Не подскажешь, где можно приобрести предмет, который я сегодня видел у тебе?
— Какой предмет? — спросил Костя, и вдруг замолчал. Спустя момент поинтересовался: — А что появилась необходимость?
— Да нет, просто мелькнула мысль, что неплохо бы...
— Поговорим при встрече, — сказал Костя. — Я приготовлю тебе копию диска. Пока.
С тех пор как я обнаружил «след» темного на лестнице, меня не покидало ощущение, что на меня кто-то смотрит. «Это мнительность? — мелькнуло в голове. — Или, как говорит Костя, шизуха?». У подъезда перед домом, как и у многоэтажки напротив, никто не было видно. Разве что какой-то из запоздавших жильцов входил в свое парадное. И тут я заметил на крыше соседнего дома движение. «Кто-то из тех, кто смолил крышу», — подумалось. Между тем мужчина сел на крыше на углу парапета и направил в мою сторону длинный предмет. Это не была снайперская винтовка, а скорее труба в два-три дюйма толщиной, в которую человек смотрел. Меня он не видел, я стоял за занавеской, к тому же уже темнело. Не видел, при условии, если он смотрел не в прибор ночного видения, который улавливает фигуру человека по инфракрасному спектру тела.
И тут тишину нарушил звук автомобиля. Спустя мгновение на площадку перед домом въехала машина скорой помощи, под лобовым стеклом которой было написано слово «амбуланце», точнее — его зеркальное изображение. Машина развернулась и остановилась передом к дому. Между тем мужчина на крыше глядел в мое окно. Из машины никто не выходил. Сквозь лобовое стекло просматривались две фигуры. Вдруг зазвонил телефон. Я начал считать — звук оборвался на двадцатом гудке. Несомненно, это не был звонок сестры или кого-то из ее знакомых. Наглецов, которые бы ожидали ответ более пяти-шести секунд, у нее не было. Остановился на мысли, что несмотря на экстремальную ситуацию, я совершенно спокоен. Дальнейшие мои действия как бы выполнялись кем-то другим, а я был только свидетелем. Выйдя в прихожую, я снял с гвоздя ключи от квартиры соседей, и уже там набрал на мобильнике Костин номер. Он откликнулся немедленно. Мое сообщение скорее напоминало текст телеграммы. Дослушав, Костя спросил:
— Откуда ты звонишь?
— Из квартиры соседей, которых нет дома.
— Правильно, что не снял трубку и звонишь с другой квартиры. Тот кент на крыше, скорее всего, подслушивает, а труба — уловитель звука направленного действия. Из этой ситуации можно сделать вывод, что за тобой приехали те же люди, что и за курортником. Видишь, моя провокация удалась...
— А мне радоваться этому?
— Быстро говори адрес. — Костя замолчал, видимо, стал записывать.
Когда я сказал последний ориентир: название остановки, он снова заговорил:
— Это недалеко.
— А как быть мне?
— Двери надежны?
— Металлические. К тому же их двое: входящие в общий коридорчик и квартирные.
— Не отзывайся на звонки и не включай свет. Скорее всего, они не знают, что ты дома, и ожидают, когда в квартире вспыхнет свет или прозвучит голос. — Немного помолчав, он добавил: — У тебя есть предчувствие.
— С чего ты взял?
— Да ты спрашивал, где можно приобрести... Ага, еще: поставь мобилку на вибратор.
— Может, мне в милицию?
— Обойдемся без милиции. Пока.
Квартира соседей имела две комнаты и кухню. Окна из комнаты и кухни выходили в торец дома, из спальни — на противоположную его сторону. Не включая свет, я осмотрел пространство с двух сторон. Там и там появлялись и исчезали фигуры людей. Из окна спальной видно было центральную магистраль, которую частично закрывал одноэтажный дом супермаркета.
На площадке перед домом было без изменений. И тут у входной двери появился молодой человек — житель многоэтажки — и сразу же из машины «скорой» вышли двое в скомканных зеленых халатах. «Живодеры пришли за бездомной собакой», — мелькнуло в голове. Они перекинулись словом с тем, что нажимал кнопки на номерном замке, и зашли за ним. Сразу послышалось гудение. Судя по продолжительности звука, лифт поднимался на какой-то из верхних этажей. Вдруг гул прервал звук дверного звонка. Звонили долго, через некоторое время звонок повторился. Между тем мужчина на крыше дома напротив не сводил с моего окна свое устройство. После третьего звонка, который длился чуть ли не минуту, «живодеры» пошли. Сквозь занавеску я видел, как они вышли из парадного и направились к машине. С виду это были настоящие собачники. «Чего-то им не хватает? — мелькнула мысль. — Ага, длинного шеста с петлей на конце». Когда они заняли места в кабине, машина просела. «Конечно, подзабытыми навыками по боксу здесь не обойдешься, — снова пронеслось в голове. — Нужен пистолет. Как минимум». Судя по всему, в машине, кроме двух, никого не было. Вдруг мое воображение нарисовало мне салон зеленого авто, в котором ютились и жалобно подвывали десятка два собак — больших и маленьких, облезлых и холеных. «Черт бы их побрал — такие ассоциации», — подумал я.
Мужчина на крыше отложил трубу и поднес к уху руку, видимо, с мобилкой. Потом снова направил трубу, но уже на застекленный балкон. Если бы я смотрел телевизор, то какие-то блики или звук он засек бы.
Опять мелькнуло в голове, что я нахожусь в роли свидетеля, а не главного участника события. Не было во мне и моего зверя-охранника. Значит крепыши в машине, и, видимо, тот, что на крыше — обычные люди. Темный, который побывал здесь до моего прихода, по всему, участия в акции не принимал. «Появится Костя или нет, а я должен готовить побег», — почти услышал голос, который принадлежал мне и одновременно кому-то еще. Дальнейшие мои действия напоминали хорошо продуманный план. Хотя думать было некогда. Я зашел в ванную и снял провод, на котором моя сестра развешивала выстиранное белье. Его было несколько рядов, и внутри он имел стальную струну. Моя сестра увлекается вязанием всевозможных кружев-накидок, используя серую суровую нитку. Я взял и бухточку той пряжи. Тогда пошел в квартиру соседей и привязал провод к батарее под окном спальни. Узел сделал бантом, к кончику которого привязал нитку. Тогда бросил в сумку, в которой было всего несколько книг, свои туалетные принадлежности и положил ее под окном соседской спальни. Проверил на всякий случай прочность провода — по всему он выдержал бы еще двух по восемьдесят килограммов.
Когда я снова зашел на кухню, то увидел сквозь занавеску, что во дворе уже горит свет. «Скорая» же стояла под деревом, куда свет фонаря едва достигал. Сквозь стекло все же просматривались два человека, один из которых — водитель прижал правую руку к уху, очевидно, разговаривая по телефону. Долго разговаривал, а потом они вытолкали свои грузные тела из машины и направились к входу в дом. Один из них держал какой-то предмет, похожий на ножницы. Когда они вышли на свет, я узнал в том предмете клещи для перекусывания арматуры. «Сдохли бы вы! — подумал я. — Что же вы будете здесь перекусывать? Ведь нигде нет навесного замка». Вдруг мне стало плохо. Я представил, что будет с квартирой моей сестры, когда те двое выломают дверь. Между тем верзилы остановились у запертых входных дверей. Ожидали, когда кто-то из жителей зайдет или выйдет. И тут в кармане завибрировал телефон. Я быстро вышел к соседям.
— Мы уже здесь, — послышался в мобилке Костин голос.
— Где?
— У супермаркета — красное авто известной тебе марки.
— Киллеры — у парадных дверей, — сказал я. — Ожидают, чтобы кто-то открыл.
— Без паники! В их машине кто-то остался?
— Не думаю.
— Код замка? — услышав код, Костя повторил: — Без паники, — и выключил связь.
Я снова поспешил в квартиру сестры и заглянул в занавеску на кухне. Наблюдатель на доме напротив был на своем месте, а двое курили у парадной двери. Через какое-то время из-за угла дома вышла какая-то женщина; в руке держала пакет с продуктами. Подошла к двери, набрала код и вошла в дом; за ней следом — киллеры. «Вот и все, — подумал я. — Боже, что они здесь натворят!». Я положил ключи от квартиры соседей в ящик на кухне, где хранятся вилки и ложки. Моим намерением было замкнуть квартиру сестры, после чего, зайдя в соседскую, захлопнуть дверь изнутри и спуститься с третьего этажа. А там дернуть за нитку и распустить бантик провода. Таким образом, я пытался убежать, не оставив следа. Последний раз выглянул во двор и вдруг увидел человека, который что-то делал возле бензобака «скорой». «А я сказал Косте, что в машине никого нет...», — подумал. Между тем человек, повозившись возле бензобака, медленно пошел в сторону детской площадки. В это время из-за угла дома вышли двое — в одном я узнал фигуру Бакса, второй — высокий держал какое-то оружие, похожее на автомат. Они направились к парадному и, набрав номер, зашли. Далее все разворачивалось стремительно. Послышался топот на лестнице и из здания выскочили двое в зеленых халатах. Они бросились к «скорой» и как только оказались в кабине, человек, сидевший на лавочке детской площадки, чиркнул спичкой и пошел прочь. С того места побежал огонек в сторону машины. За каких-то десять секунд, когда «скорая» уже трогалась с места, произошла ослепительная вспышка, а затем прогремел взрыв. Спустя момент, машина превратилась в огромный костер. В пространстве между двух высоток стало светло как днем. Из этого ада выкатились два горящих шара и, покатавшись по земле, замерли. Рука моя потянулась к выключателю, чтобы включить свет, и вдруг я понял, что где-то есть тот, кто привел наемников, и он сейчас наблюдает за тем, что произошло: например, с какого-то из многочисленных подъездов дома напротив. Ему, очевидно, известно, что окна квартиры моей сестры выходят во двор, а не на улицу. Я вышел в коридор, запер дверь квартиры сестры, тогда зашел в квартиру соседей и захлопнул дверь с английским замком. Достал из сумки полотенце и, намотав его на руку, стал спускаться. В окнах спален второго и третьего этажей не светилось. Да и вряд ли чтобы кто-то из жителей смотрел бы в эту сторону. Глаза всех, скорее всего, были прикованы к очагу во дворе. А если бы увидели мужчину с сумкой через плечо, спускающегося по канату с третьего этажа, наверное, позвонили бы в милицию. Коснувшись ногами земли, я подергал суровую нитку и скоро провод с ниткой упал к моим ногам и я спрятал его в сумку. Единственный след, оставшийся после моего бегства, было не до конца прикрытое окно, но большинство окон в доме также были приоткрыты. Все это заняло у меня всего секунд десять-пятнадцать.
...Перед тем, как повернуть за угол супермаркета, я оглянулся и узнал Бакса, и рослого мужчину; они вышли из-за угла высотки, а за ними шла женщина с тем же пакетом. Еще полминуты назад они застали бы меня висящим на проволоке. Между тем с противоположного торца высотки в сторону трасы направлялся человек, похожий фигурой на того, кто возился у бензобака «скорой».
Перед супермаркетом стояло с полдюжины авто и одно из них красного цвета. Поравнявшись с ним и видя, что оно пустое, я направился к магистрали. Вдруг послышался слабый свист. Свистел тот, который вышел из противоположного торца дома. Он был одет во все серое и казался сгустком сумерек. Но когда приблизился, я узнал в нем Костю.
— Откуда ты взялся? Ты же из дома не выходил! — сказал он, протягивая руку.
— Не так вопрос надо ставить, — сказал я. — Надо спросить: куда тебе деваться? На этот раз, слава Богу, пронесло.
— Следующий раз может наступить для кого-то другого, а не для тебя. После того, как в «новостях» покажут горящую «скорую помощь».
— Покажут пепелище, — заметил я.
— Нет, костер, и взрыв. А также водителя и пассажира, которые сгорели.
— Костя вынул видеокамеру. — Вот здесь все снято. Видеофайлы я пошлю в два-три телеканала, а один — тому охотнику, черт возьми. Глядишь, и пропадет желание на нас охотиться... Не у него, конечно, а в тех, кто над ним. Ага, садись на маршрутку и мотай на Лузановку. Сейчас подойдут люди, которым тебя видеть не следует. Как и тебе их... — Вдруг Костя распустил молнию на моей сумке и бросил в нее что-то тяжеловатое. — На всякий случай, — сказал он. — Обойма полная. А теперь быстро линяй. Я скоро подъеду.
13
На перекрестке перед светофором, где остановился трамвай, в котором я ехал, пронеслась на большой скорости с мигалками и сиреной пожарная машина. Через мгновение промелькнуло милицейское авто, а следом «скорая помощь», также с сиреной. Я уже раз заметил, что наблюдаю за тем, как посторонний человек. Словно все это не имело ко мне никакого отношения. Во мне сработал какой-то предохранитель, который не только предупредил панику, но и включил равнодушие. После нескольких остановок я вышел из трамвая и расположился на скамейке, где мы днем встретились с Костей. В сумке лежал пистолет и я чувствовал себя от этого неуютно, потому что я понимал, что это не кусок металла, а уголовная статья, которая предусматривает лишение свободы. Но сложившиеся обстоятельства предусматривали теперь для меня лишение жизни. И это не предположение, а настоящая акция, вот она — чуть было не осуществилась. Впрочем, я не был уверен до конца, что те, которые за мной приехали, имели задание убить меня. Не исключено, что им, нет — тем, кто их прислал, нужна была еще одна емкость для жителей Орба, а главное — мое хранилище знаний, которые я копил в течение всей жизни и которые дали мне возможность дешифровать пророчество. Такая участь куда хуже, чем смерть.
А между тем произошло страшное преступление. Сожжены заживо два человека. Кто докажет, что это киллеры? Я снова прокрутил в памяти сцену: какая-то серая фигура возилась у бензобака — я видел ее со спины, а потом она пошла в сторону детской площадки, словно что-то разматывая на ходу. Тем временем другой человек не сводил с балкона квартиры, где был я, предмет, похожий на трубу. По всему этот, на крыше, не заметил того, который побывал у бензобака. В этом событии Костя промелькнул тенью. Засветились Бакс и тот, кто был с ним. Двое верзил в зеленых халатах, несомненно, видели их и от их автомата убегали. Но они уже там, где станут свидетелями только перед архангелом Гавриилом. Наверное, кое-что видел и тот, на крыше.
Прошло уже больше часа. От магистрали, куда я все время смотрел, не появлялось ни одного человека. Лишь несколько одиноких пар — любителей ночной купели — возвращались с пляжа. Люминесцентные фонари выкрасили их в серо-голубой цвет и, казалось, они не шли, а скользили, словно призраки. Я начал размышлять над планом, на тот случай, если не придет Костя. Потянулся рукой за мобилкой, чтобы предупредить сестру об отъезде и чтобы она ничему не удивлялась, когда придет домой. А там — приоткрытое окно в спальне соседей, исчез провод для развешивания белья, а главное во дворе, напротив ее квартиры произошел теракт. Вдруг внимание мое привлекла фигура, которая двигалась не от пляжа и не от магистрали, а сквериком в сторону скамейки, где я сидел. Это был Костя — с той же сумочкой и в той же одежде, в которой был днем.
Когда он приблизился, я поинтересовался:
— Что это у тебя на голове?
— Тюбетейка, — сказал он. — Мне ее подарил один крымский татарин, когда я плавал врачом круизного теплохода. — Я вылечил его дочь. Эта тюбетейка оберегает меня от беды. — Заметив на моем лице улыбку, он добавил серьезно: — Без понта. Это уже проверено.
Мелькнула мысль, что шапочка делала Костю если не невидимым, то, по крайней мере, неузнаваемым. Черты его лица даже на освещенной площадке совершенно терялись. Только фигура и голос свидетельствовали, что это был он.
— Прости, что заставил ждать. Но я за это время сделал полезное дело — побывал в интернет кафе и направил на сайты теленовостей и областной администрации для того толстого обормота видеосюжет. На всякий случай копию направил на электронную почту одного моего приятеля.
Я сказал, что заинтересованные люди, при желании, могут выйти на компьютер, с которого был отправлен файл.
— Пусть выходят. Я там был первый и последний раз. Зарегистрировал почтовый ящик, отослал файл в три адреса, а затем ящик аннулировал. — Вдруг Костя спросил: — Ну, и что ты обо всем этом думаешь?
— Беда большая случилась, — сказал я. — Живьем сожжены два человека.
— Два подонка... — уточнил Костя.
— А кто докажет, что они подонки?
— А кому надо доказывать? Судье? Такому же отбросу? Ты помнишь хоть один случай, чтобы, например, вкладчик выиграл в суде иск против какого-то доверительного, трастового общества или банка, которые отказались выплатить вкладчику его же деньги? Не было такого случая. А их же — вкладчиков миллионы. Как и в старые коммуно-имперские времена, законы принимаются также отбросами, для забугорья, мы же существуем по правилам паханата. Вертикаль паханов — поселкового, районного, городского, областного, республиканского. И каждый является крышей для преступника соответствующего уровня — финансового, промышленного, партийного. Это не государство, в котором отношения между людьми регулирует закон, а биологическая система — биом, в котором каждый вид занимает свою нишу. К сожалению, привилегированную нишу занимают хищники, извращенцы и оборотни. Шанса для разумного и одновременно честного человека здесь нет. А ты говоришь, «заживо сожжены». Где тот огонь, который выжег бы из среды людей всю эту сволочь?
Я долго не отзывался. Слова Кости, произнесенные к тому же страстно, пробудили во мне усыпленную диссидентскую сущность. Мне вдруг пришло в голову, что в принципе ничего не изменилось. Просто на смену проблемам и болезням прежнего режима пришли проблемы и болезни нового строя. Разница только в том, что диктатуру одной партии сменила диктатура паханов — видных бандитов и наворованных ими денег. Но хуже всего то, что этот властный криминалитет уже сотрудничает с черными магами Орба. И значит все идет к тому, чтобы заставлять общество подчиняться на уровне его подсознания. А именно: программу как вести себя на следующий день, неделю, месяц человек будет получать не через воспитание родителей, учителей и наставников, а во время сна, когда темные Орба покажут ему роскошь безудержного сексуального наслаждения, радость возвышения над другими или бесконечной личной власти. Поэтому все виды воспитания станут не только ненужными, но и вредными, особенно художественная литература, которая часто вмешивается в подсознание. Вдруг я четко понял, что уничтожение литературы и убийства писателей уже начались.
— Так долго не отвечает тот, кто не согласен с услышанным, или не знает, что сказать, — заметил Костя.
— Или тот, кто пытается осмыслить услышанное. То, что ты сказал — справедливо. Но оно имеет и более глубокий план. Событие, которое сегодня произошло, больше связано с тем — вторым планом.
— Что-то ты загадками...
— Никаких загадок. Только что я понял, почему в последнее время вымирает так много писателей. Их убивают. Ну, не обычным способом, конечно.
— Кому эти люди стали поперек дороги? Скучные среди них бывают — это правда, но они не агрессивны, не призывают к свержению чего-то.
— Слушай, я заметил, что когда мы с тобой встречаемся, то начинаем болтать на отвлеченные темы. У нас за спиной теракт, в котором погибли два человека! Надо покумекать о дальнейших действиях и последствиях.
— Да, — согласился Костя, как мне показалось, неохотно. — Так разложим все по полочкам. Для тех, кто за тобой следит, ты сейчас не здесь, а в квартире на третьем этаже, а может, и в другом месте. Ведь никто не видел, чтобы ты выходил из дома и, наверное, как заходил. Так что можешь смело махнуть на вокзал и сесть на киевский поезд.
— Мне не нужно на Киев...
—...Но куда бы ты ни приехал, там тебя ждут. О теракте уже известно всем, кому надо. Так что лучше затаиться где-то здесь, у нас. Для тех, кто на тебя охотится, ты стал большой загадкой и такой же большой угрозой. Первое — завалил на расстоянии темного, второе — предупредил нападение на тебя, сгорели два киллера. Откуда тебе было знать, что те двое приехали именно за тобой? У них какой-то сбой возник во время слежки.
— Но им известно, что руку на пульсе этих событий держите вы с Ксилантием.
— Конечно. Вот только привлечь нас к ответственности законно для них все равно, что раздеться публично и показать рожки, копыта и хвост. Потому как это повлечет высвечивание всей черной силы, которая за этим стоит. Поэтому они обеспокоены тем, как уничтожить нас, и тебя, способом, который бы не вызывал сомнения в его естественности. Даже на теракт, который мы совершили час назад, они никак не отреагируют. Будет то же, что и с фургоном мусорщиков. Поработает милиция, и — по всему.
Вдруг в нагрудном кармане Кости послышались вибрации мобильного телефона.
— Алло, — отозвался Врач. Некоторое время он слушал, а потом, сказав «хорошо», выключил связь.
— Ксилантий, — объяснил. — Два часа назад он прибыл на место. Так что имеет алиби.
— А Ксилантия с вами не было? — спросил я.
— Да нет. Ксила — бывший зэк и ему можно пришить все, что угодно. Сейчас он — у любовницы. Э-э, в одном из городков неподалеку Одессы. Ага, так вот они до сих пор на тебя охотились, ты разоблачил их природу, ну, то, что они на этой земле — посланцы ада, хе-хе. А теперь им известно, что ты к тому же кое-что умеешь, в частности предотвращать их акции. И что совсем плохо для них — твоя способность все правдиво описать. При современной технике такой материал может разлететься по всему миру в считанные часы. Итак, им — и не только нашим, но и тем чертям, что по всему миру — придется держать отчет не только перед теми, кто ими занимается, но и перед кем угодно из людей. Кстати, а как тебе удалось выйти незамеченным из дома, который имеет единственный парадный вход?
Вместо ответа я распустил молнию на сумке и показал бухту проволоки и суровую нитку.
— Остроумно, — сказал Костя. Спустя момент добавил с улыбкой: — У тебя врожденный талант квартирного вора. Даже позаботился, чтобы не оставить веревки после себя! Профессионал, мля!
— Послушай, если ты так подробно знаешь обо мне, то не скажешь, чем занимаешься ты? Ну, конечно, кроме медицины.
Костя еще и рта не раскрыл, а я уже понял, что этого вопроса задавать не следовало. Ведь я провоцировал его на ложь.
— Знаешь, на нашей деятельности хоть и нет грифа строгой секретности, но о ней знают только те люди и структуры, которые обращаются к нам за помощью. Речь идет о разработке определенных сценариев. Хе-хе, ну, конечно, не театральных. Но эта тема не актуальна. Сейчас нужно думать, как скрыть тебя.
Вдруг я поинтересовался:
— А как ты смотришь, если я притаился бы где-то в Молдове? Там у меня — друзья.
Костя не спешил с ответом. Он положил ногу на ногу и так, в позе полу-йоги, какое-то время молчал. Наконец отозвался:
— Идея правильная. Но ее надо обдумать. Ну, там позвонить кому следует, расспросить о ситуации. К тому же это будет иметь смысл только в том случае, если ты ни с одним из друзей не встречался, не переписывался и не созванивался после того, как оказался в черных списках темных. Ведь там, если ты в курсе, сейчас красный режим. При власти — те же темные. К тому же речь идет о длительном сроке, а тебе сейчас надо пристроиться на ночь.
— Да, конечно.
— Есть два варианта: первый — котельная. Там, как по мне, довольно уютно. Второй — у одной моей приятельницы.
У меня уже готов было вырваться вопрос: «У Риты?». Но я вовремя опомнился. Сказал:
— В котельной побывало двое пришельцев — твоя рыжая подруга и тот, которого в этом мире уже нет. Ты не подумал, что ваш с Ксилантием толстый друг детства может узнать.
— Рыжая королева секса не здешняя, ну, не одесситка. Это я точно знаю. Другой слинял у край без возврата. Как толстяк узнает?
— Скажем, ему приснится, — сказал я.
— Нет, серьезно?
— Куда уж серьезнее. Мертвецы в человеческой плоти, чем опасны? Тем, что они с некоторыми из земных людей имеют связь на астральном уровне.
— Это что-то из твоих оккультных исследований?
— Да нет. Об этом пишется в теософской литературе. Кстати, я не верю, что рыжую демоницу подцепил ты, а не она тебя. Прикинь — у тебя сидит заключенный астральный житель, и именно в это время ты знакомишься с такой же женщиной-пришелицей. Таких совпадений обстоятельств не бывает.
— Так, а мы же с Ксилантием живы-здоровы. Если бы она была подосланная, то с нами уже несколько дней назад случилось то же, что и со Сладким, и то, что они планировали совершить сегодня с тобой. Нас бы убили прямо в котельной.
— Придется предположить, что не все пришельцы из потустороннего мира появляются в нашем мире через мост, сооруженный их темными земными братьями. Некоторые пересекают границу самостоятельно, но между собой они каким-то образом общаются. Скорее всего, через сон. Она «услышала» крик о помощи и «увидела» твои координаты и изображение.
— Погоди, получается, что я имел сношение с женщиной-мертвецом!
— Успокойся. Каждый человек перед воплощением находился в другом измерении или, как говорят, на том свете. Тело на ней земной женщины. А сущность. Впрочем, в том теле, скорее всего, две души, только одна — хозяйка тела — подавлена. Может быть, когда хозяйка лишится квартирантки, то и тело ее уже не будет таким сексуальным.
— Да пусть уже как есть, — заметил Костя. — Потому как наши, земные, женщины в основном холодные.
На мгновение вспомнилась последняя ночь в Коктебеле, Марица, лунный свет, проникавший сквозь не зашторенные окна и который нам был вместо покрывала. «Холодные те, которые не нашли своей любви», — мелькнула мысль. Между тем мне показалось, что я слышу звук «ходиков» — часов моего детства на стене бабушкиного дома. «Тик-так, тик-так» — этот звук возникал в памяти всегда, когда я боялся куда-то опоздать. Теперь мне следовало немедленно принять какое-то из предложений Кости.
— А кто эта женщина, у которой я мог бы перебыть? — вдруг поинтересовался.
— Наша подруга. Ага, не из тех, о которых мы только что говорили. Она одинокая. Имела мужа — моряка дальнего плавания, но он однажды не вернулся на корабль, где-то в Александрии в Египте. Потом — никаких известий. Это было лет десять назад. Ну, клепались к ней ребята. Но она...
— Толстяк знает, что она ваша с Ксилантием подруга?
Поразмыслив, Костя сказал:
— Вряд ли.
— После допроса темного, запись которого ты передал толстяку, и сегодняшнего теракта все, кто с вами контактировали, взяты на прицел. К сожалению, под прицелом оказались и все мои родственники. Но способ есть. Пойти на вокзал и поискать приют у людей — их там много, — которые предлагают приезжим жилье.
— Правильно. Но твоя идея может прийти в голову любому из команды того говнюка. А, следовательно, как между теми, кто нанимает жилье, так и между арендаторами, будут находиться их люди. И не только там, а также в гостиницах.
Костя был прав, но те, кто планировал акцию со мной, вряд ли надеялись на такую развязку. Не могли они посылать киллеров ко мне и одновременно — своих людей на вокзал. Если они решают, как им быть теперь, то от плана проконтролировать вокзал до его воплощения пройдет минимум два часа. За это время я успел бы найти себе жилье.
Когда я сказал об этом Косте, он согласился:
— Все логично. Но я на твоем месте не стал бы светиться, а прямо отсюда махнул бы к Рите — так зовут женщину, о которой я тебе говорил — или в котельную.
Между тем у нас за спиной, где было кольцо, уже развернулся не один трамвай, а магистралью промелькнуло немало маршруток в двух направлениях. Вернулась и пожарная машина, на этот раз без сирены. Промелькнула и «скорая помощь», также без сирены. — Видишь, — кивнул Костя вслед пожарной и «скорой», — огонь потушили, трупы забрали. Скоро милицейские наряды начнут прочесывать закоулки по всей Одессе. Тянуть дальше нельзя.
И тут завибрировал мой мобильный телефон. Звонила сестра:
— Что там? — В голосе слышалась паника. — Только что я говорила с соседями с четвертого этажа. Говорят, во дворе загорелась машина скорой помощи; сгорело два человека.
Я уже раскрыл было рот, чтобы предупредить, чтобы она ничему не удивлялась, когда придет домой, но вдруг прикусил язык. Частоты мобилок легче прослушиваются, чем стационарные телефоны. Сказал:
— Не знаю. Я сейчас у друзей. Вред твоему дому не нанесен?
— Нет, — ответила сестра. — Будь осторожен, — и отключила связь.
— Кто это? — поинтересовался Костя.
— Родственники.
— Со своего телефона больше мне не звони. Завтра же купи недорогую мобилку. Бабки есть?
— Есть, — ответил я, — но новой мобилки мне не нужно. Моя оснащена двумя картами, одной из которых я еще не пользовался.
— Хорошо. Так что: Рита или котельная? — В голосе Кости слышалось нетерпение.
— На твое усмотрение...
— Рита, — сказал Костя, вставая.
Мы только пересекли дорогу, сбоку которой сидели, и зашли в скверик, как на магистрали остановился микроавтобус без окон и из него вышли двое в камуфляжной форме с автоматами наперевес. Машина, из которой они сошли, поехала дальше, а люди перешли трассу и направились в сторону пляжа.
— Это то, о чем я говорил, — сказал Костя. — Еще минута и нам было бы туго. Они имеют право обыскивать любого. А у нас же — пистолеты.
«Конечно, — подумал я. — А в моей мобилке — видео, снятое на этом же месте, а в сумке лежит кассета с записью допроса темного». Я взмолился мысленно: «Вальпургия, помоги!».
— Присядем за кустом, — сказал Костя. — Пусть пройдут.
Мы поднялись после того, как двое патрулей скрылись за воротами на пляж. Скверик был редкий и вполне просматривался, но вокруг не угадывалось ни одной фигуры. Скоро мы вышли к магистрали и, пересекая ее, зашли во внутренний двор между несколькими двухэтажными домами из ракушечника. Там — в глубине двора — стояло белое авто. Скорее всего, это была та же машина, на которой меня похитили на Куяльницком пляже и на которой за мной приезжал Ксилантий.
Перед тем, как зайти в машину, Костя набрал номер на своем мобильном и, услышав ответ, сказал:
— Я отправляюсь, — потом — мне: — В машине — ни слова.
Вдруг мне пришло в голову, что мое спасение произошло как бы по велению волшебной палочки. Ведь для того, чтобы его осуществить, нужна была длительная подготовка. А тут прямо вот — позвонил, и через какую-то четверть часа прибыла команда. Терпеть не могу немотивированных поступков и действий — ни в жизни, ни в художественном произведении. Когда я сказал об этом Косте, он улыбнулся, с ответом не торопился.
— А я терпеть не могу делиться своими планами. Высветишь намерение и оно обречено. Это уже точно известно. Кстати, всякий, кто много обещает, не обязательно является лжецом. Порой обещальником движут благородные намерения, но высветив свой план, он в девяносто процентов случаев обрекает его на провал. Молчун достигает цели! — отметил Врач. — Я не посвящал тебя в акцию, которую мы разрабатывали, но скажу, что твое чувство тебя не обмануло. Мы действительно готовили одно мероприятие, правда, на завтра, но твой звонок заставил меня внести изменения в план. Единственный немотивированный момент в происшедшем, было совпадение наезда на тебя зеленых гадов и акция, которую мы готовили в это время. Совершенное нами можно рассматривать и как проверку акции, так сказать, в полевых условиях. К сожалению, от некоторых моментов будущего плана придется отказаться, потому что тогда их идентифицируют с совершенным нами сегодня и могут увидеть связь между ними. Понимаешь о чем я?
— Понимаю, кроме одного — что это за акция, когда даже Ксилантия отправили подальше из города?
— Я бы и тебя спрятал куда подальше. Ибо все, что в последнее время происходит, вращается вокруг тебя.
Костя сказал то, о чем я и сам думал.
— Садись уже в машину, — напомнил Врач и открыл дверцу.
Минут десять мы ехали магистралью в сторону центра, а затем повернули направо на улицу, ведущую к Куяльницкому лиману. Вскоре проехали под шлагбаумом через железнодорожный переезд, а там повернули налево в другую улицу, котораяпролегала параллельно лиману.
Мы оказались на дороге, идущей вдоль обрывистого берега. Слева была улица с одноэтажных домов, в окнах которых светилось. Ехали с выключенными фарами. Вскоре Костя остановил авто. Когда мы вышли, он сказал, чтобы я спустился по тропинке к берегу и там подождал.
— Кто знает, может действительно Рита под наблюдением, — засомневался он. — На тот случай, если меня не дождешься, пойдешь в сторону центральных корпусов Куяльника, но не ищи убежища в администрации. На берегу — высокая трава, там и переночуешь. Ну, а дальше — что подскажет тебе опыт домушника. Ага, не звони, по телефону, который все знают.
Машина проехала еще метров двести, потом остановилась, и вдруг в ней погасли подфарники. Фигура, которая вышла из машины, пересекла дорогу и зашла то ли во двор, то ли в переулок. Между тем я расположился в траве возле тропинки, ведущей вниз к лиману, и стал ждать. Пахло характерным для Куяльника тлением, смешанным с запахами трав, которые росли на солончаке. Плесо лимана напоминало огромное ночное зеркало для звезд и луны. С обрыва хорошо просматривалось место, где меня похитили, и то, с противоположной стороны лимана, где я только чудом избежал удара молнии. Сейчас я сидел не на краю обрыва над берегом, а на краю пропасти, куда меня загнали темные. Вдруг представил «дорогу», которой пришел сюда — она была черная, как будто ее только что залили смолой. Возвращаться по ней никак нельзя — погрязнешь. Это была метафора, которая невольно возникла в памяти, но она точно отражала события последних дней. «Вот если бы можно было удалить несколько фрагментов с той дороги и смонтировать новую? — подумал я. — А только с чего начинать «монтаж», с издания книги «И видел я зверье...» или из прихода в писательский коллектив Бамбулы? Нет, начинать надо еще раньше, когда приснился сон, в котором мне пришло видение, а с тем и шифр числа зверя. Не было бы этой подсказки, я бы никогда не декодировал пророчество, а естественно, не раскрыл бы зловещей и в то же время самой скрытой силы земного мира». Между тем на дисплее телефона показывали половину одиннадцатого. Я встал, чтобы спуститься вниз, как мне сказал Костя, но вдруг заметил, что впереди на улице уже не было машины. Однако паника, которая уже почти охватила меня, улеглась. Со двора, напротив которого еще минуту назад стоял автомобиль, вышла знакомая фигура и направилась в мою сторону.
...Возле дома Риты пахло чайной розой, а во дворе, где стояла белая машина, — маттиолой. С освещенной веранды доносилось шипение яичницы, и шел дух салата, политого ароматным растительным маслом. Только теперь я вспомнил, что не ужинал.
— Это тот парень, о котором я говорил, — сказал Костя хозяйке. Он назвал мое имя, потом ее.
Она протянула руку и показала на стул возле стола, где было блюдо с салатом и нарезанный хлеб. Рита ничем не выдала, что знает меня. «Это та самая женщина, сидевшая за рулем автомобиля, который вез меня из Куяльницкого берега, и которая сегодня входила в дом, где живет моя сестра», — мелькнуло в голове. Я почувствовал на себе ее краткий пристальный взгляд, но его можно было истолковать и как обычное женское любопытство.
Веранда была на всю длину дома. Имела два помещения: кухню, она же коридор, и за стеклянной перегородкой — гостиную с диваном и креслами. Я огляделся, ища, куда бы положить сумку, и вдруг услышал знакомый с детства звук: «тик-так, тик-так». На стене висели ходики, такие же, как и в доме моей бабушки. Сверху циферблата был изображен кот, глаза которого поглядывали то влево, то вправо, как двигался и маятник. В действие часы приводились весом тяжелой шишки на цепи. Между тем Костя кивнул на место под окном, показывая взглядом, куда поставить сумку, сам подошел к умывальнику и, сняв тюбетейку, умылся. Он, казалось, не умывался, а смывал с лица и головы невидимое, но действительно существующее, наслоение из тревоги и страха. Вытершись, опять наложил на голову тюбетейку.
— Никак не расстанешься с той феской... — упрекнула Рита.
— Это тюбетейка, — отметил Костя.
— Ну и что? За стол садимся.
Рита оказалась молчаливой женщиной, но с лица ее не сходила приветливая, хотя и сдержанная улыбка. За столом она одинаково уделяла внимание и мне, и Косте, ни на ком из нас, не задерживая взгляд. И все же, если на Врача она смотрела, то меня сканировала. Скоро я убедился, что был объектом ее внимания. Вот только объектом как мужчина или как чужой, которого привели в ее дом? Вряд ли сценарист и режиссер события Костя посвящал своих персонажей в суть дел. Когда-то, когда в театре готовили к постановке мою пьесу, и мне порой приходилось бывать на репетициях, я с удивлением замечал, что некоторые актеры знали только ту часть материала, которая касалась непосредственно их ролей. И это при том, что в подавляющем большинстве они были блестящими мастерами сцены — работали-то в академическом театре. Не исключено, что и Костя принадлежал к «режиссерам», требовавшим от исполнителя знания только той части акции, которая касается непосредственно исполнителя. Бутылка водки, которую он принес из машины, была только начата. Рита отказалась. Мы же с Костей выпили не более чем по пятьдесят граммов. Но и того количества было достаточно, чтобы с лица Врача совсем сошел самоконтроль.
— Где ты нас положишь, Рита? — спросил он, сдерживая зевоту.
— Выбирайте — в доме или на веранде?
— На веранде, — сказал Костя. — Я на — вертолете.
Рита, заметив мой удивленный взгляд, пояснила:
— Это раскладная кровать. Их изготавливает вертолетный завод...
Вдруг я заметил, что состояние отстраненности, которое сопровождало меня с тех пор, как надо мной нависла угроза, начинало исчезать. Зато появилась тревога. Это и подсказало мне положить сумку, где был пистолет, возле дивана, на котором мне довелось спать. Когда же «вертолет» был разложен, Костя также положил возле него свою барсетку, распустив перед тем змейку. Мы с ним думали об одном и том же.
14
Я снова сидел в прохладном дворце недалеко от престола вавилонского царя, ожидая от него приказа записывать. Передо мной лежал свиток чистого пергамента, чернильница, а в руке была палочка для писания, на кончике которой влажно поблескивали чернила. Здесь я выполнял цареву работу, а жил в доме моего дяди — жреца храма Мардука. Что-то меня беспокоило. Не настроение царя, которого тоже что-то смущало и которое могло перерасти в ярость в любой момент. Мне надо было куда-то идти. Вот только куда, я не знал. Вдруг все стало рушиться, покрылось трещинами — и колонны дворца, и царь, и я сам. Мое существо переходило в другую реальность, одновременно я почувствовал неудобство или дискомфорт, не свойственные моему статусу писца вавилонского владыки. Хотя я лежал с закрытыми глазами, но увиденное вряд ли можно было назвать сном. Несмотря на опасность, которая исходила от царя, мне не хотелось возвращаться из сна в реальный мир. Но я все-таки открыл глаза. За окном серело, угадывались ветки вишни, которые закрывали стекла от мира. Напротив, на «вертолете» сидел Костя и смотрел на меня. Из-под подушки у него торчала рукоятка пистолета.
— Кто такая Марица? — спросил он. — Во сне ты несколько раз говорил это имя.
— Знакомая... А ты всю ночь не спал?
— Периодами засыпал, но скоро просыпался. Та рыжая, что я тебе о ней говорил, не давала сомкнуть глаз. Она и сейчас где-то здесь. То душила меня в объятиях, то ругала, а вот только что сообщила, что я стану отцом ее ребенка. Разве такое возможно? Мы же с ней переспали всего неделю-полторы назад. Черт бы ее забрал!
— Это был сон, Костя. Другая реальность. А там все, что было, есть и будет, уже есть. Поэтому поздравляю тебя с будущим отцовством.
Мне показалось, что после этих слов Костя побледнел.
— Что ты говоришь! Я стану отцом ребенка от демоницы?
— Друг, тебе изменило чувство юмора? Причина всему — событие, которое мы вчера пережили. Это оно расшатало нашу психику.
— И где она только берется, эта нечисть? — вздохнул Врач.
— Из ада приходит, чтобы и здесь, у нас, сделать ад. Приходит к родственникам — темным братьям.
— Так, а темные как здесь оказываются?
— Рождаются. От обычных людей, а только младенцами появляются на свет без табутивного барьера.
— А это что такое?
— Все живое существует благодаря этому барьеру. В нескольких словах: представитель любого вида не истребляет особей своего вида. Например, волки — временами грызутся, но не уничтожают друг друга. Те же из людей, которые приходят в мир без табутивного барьера, не видят разницы между отношением к человеку или животному. Потому и реальность, где формировались их сущности, это мир душ-мутантов — гибриды человеческого разума и рефлексов зверя. Ну, где-то там, в их мире, происходит гибридизация души бывшего земного негодяя и сущности, скажем, гиены. Затем гибрид-программа воплощается в плод земной женщины, это происходит на пятом месяце беременности, и рождается как обычный человек. На признаки зверя, которые порой проявляются у того ребенка, сначала никто не обращает внимания. Затем существо, достигнув совершеннолетия, уже представляет угрозу для всех. Оно не признает ни одного из правил. Если человеческий гибрид без крайней необходимости не нарушит нормы поведения, то темный переступит через любой закон, через любое правило, пусть бы оно шлифовалось человечеством на протяжении тысячелетий. Например, кровосмешение или канибализм. Его ведет программа зверя. Он — мутант души, мутант сознания.
— И что, нет способов предотвратить их проникновение в наш мир?
— Нет. Но способ противостоять им есть. Это — высокая нравственность всего общества. Тогда сгустки ада между светлых сущностей будут видны как на ладони. Потому-то они и насели на писателей. Ведь мораль несет человек преимущественно творческого интеллекта. Она же первая и распознает тех чертей. Прочитай «Дзяды» Мицкевича, «Бесы» Достоевского, стихотворение, «Предвидение» Лермонтова или поэму «Кавказ» Барки; эти авторы в преддверии апокалипсиса, надвигавшегося на Российскую империю и на все человечество, первыми разглядели пришельцев из Орба. К сожалению, к писателям не прислушались, и произошло большое несчастье. Пришельцы и темные совершили кровавое месиво на одной шестой части суши, уничтожили до корней существующий порядок, а главное они заменили человеческую мораль на мораль зверья. Им было отведено на это семьдесят три года и семь месяцев. Но бед, которых они натворили, хватило бы на два тысячелетия.
— Кем было отведено?
Вдруг на веранде появилась Рита в длинной ночной рубашке.
— Новости, — сказала и исчезла за дверью.
Костя бросился следом.
На экране телевизора горела машина скорой помощи, а неподалеку лежали два обгоревших трупа. Вокруг не было видно ни одного человека. Спустя момент появились кадры другого оператора: пожарные тушили пламя, а еще через минуту во дворе остановилась скорая помощь, а к ней приближалось милицейское авто. После окончания сюжета диктор сказал, что ролик, на котором снято только пожар, «Новости» получили вчера поздно вечером на сайт от неизвестного оператора. Диктор пообещал, что в следующих выпусках прокомментирует событие.
Во время новостей, как и после них, ни Костя, ни хозяйка не проронили ни одного слова. Как и во время вчерашнего ужина. Это была или конспирация, или Рита знала обо мне только то, что они меня похищали.
Когда мы вернулись на веранду, Врач снова спросил:
— Кем было отведено?
— Спроси о чем-то полегче. Хотя ответ на этот вопрос просматривается в словах: «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона. Дракон и ангелы его воевали, но не устояли, и не нашлось им места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, и низвержен он был вниз, а с ним и его ангелы были сброшены… Горе живущим на земле и на море, ибо к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного времени осталось». Не уверен, что я дословно цитирую, но в целом...
— Ну и что? Это что-то из фольклора?
— Нет, из Евангелия. А точнее с «Апокалипсиса Святого Иоанна Богослова». Здесь говорится о том, что событиям, которые произошли в начале двадцатого века, предшествовала война в небесной реальности. Там тоже есть темные и светлые сущности. Я думаю, что это война между душами, которым после земной смерти разрешено перейти в высшую — ментальную сферу, и теми, кого не пропустили дальше астрального мира, то есть Орба. Первых возглавлял Архистратиг Михаил — полководец воинства Божьего, а вторых — великий дракон, древний змий.
— Ну, а это кто?
— Змей большой, древний змий? Это не совсем точный перевод. В иноязычных Евангелиях пишется «дракон». А для людей Христовой веры «дракон» — чешуйчатое существо на длинных ногах с одним рогом — символ храма Мардука в Вавилоне. Собственно, речь идет о древней религии — вере, которая существовала не одно тысячелетие, и которую сменило христианство. В конце девятнадцатого века по новому летоисчислению между этими двумя программами и произошла война на небе. Победил Михаил. И, следовательно, побежденным на небе места не оказалось. Все они очутились в земном мире.
— В цитате говорится о земле и море, а не о человечестве.
— В теософских книгах слово «земля» употребляется в значении «земное человечество», слово «небо»— в значении «небесное человечество». Ну, а «море» это также теософское понятие. Оно означает население империи. Кстати, этнос кодируется словом «река». Так что «море» — это водоем, в который впадают реки. В метафоре, которую я процитировал — «земля» — земное человечество, «море»— население Российской империи.
Вдруг пропела мобилка Врача.
— Алло... — сказал он. — Здравствуй, отец. Что? — Костя в момент переключил телефон на звук.
Послышался мужской голос:
—...Говорю, что тебя разыскивает молодая женщина. Спрашивает, где тебя можно найти — уверяет, что срочное дело.
— Какая она из себя? — спросил Костя. — Рыжеволосая?
— Да нет. Брюнетка, лет тридцати. Просила номер твоего мобильного телефона, но я сказал, что не знаю. Сейчас я смотрю в окно сквозь занавеску. Вот она, перешла улицу и садится в черное авто с тонированными стеклами. В нем, по-видимому, — трое-четверо здоровяков, потому как авто просело. Дорогая машина.
— Номерной знак видно?
— Ну, три нуля вижу, другие цифры не пойму.
— Спрашивала еще о чем-то?
— Да. Интересовалась, где ты сейчас работаешь. Я сказал, что у тебя врачебная практика. Но мне не известно, где именно. Ну, еще спрашивала, где ты живешь. Я соврал, что в центре, снимаешь квартиру, где-то на Старопортофранковской улице.
— Хорошо, папа. В дальнейшем, кто бы мной ни интересовался, отвечай так же и звони мне немедленно.
— Что-то случилось? — спросил голос, в котором угадывалась тревога.
— Ничего такого, от чего стоит волноваться, — сказал Костя. — Ну, пока.
Несмотря на успокаивающие слова, которые Врач сказал отцу, на круглое лицо его набежала тень тревоги.
— Вот так, — сказал он. — Именно такой реакции на событие с киллерами я и ожидал, но холодок пробежал по спине, когда услышал от отца... Толстяк и те, кто над ним, не угомонятся. Могу поспорить на мою тюбетейку, что они сейчас ищут тебя и Ксилантия.
— Если это действительно серьезная структура, то ее агенты мотаются по городу и ищут все твое окружение, а следовательно, и Риту. Ты этого не допускаешь?
Костя хотя и притворялся спокойным, но в глазах его мелькнуло выражение загнанности. Но только на мгновение.
— Поэтому нам следует поскорее делать ноги, — сказал он деловито. — А теперь смотри: машины у нас нет, потому как Рита поехала на ней на работу. Но это и к лучшему. До маршрутки идем врозь — первым я, следом шагов за двести, ты. А там едем в разных направлениях: я — в центр, ты — в сторону Хаджибейского лимана. Посидишь на берегу возле рыбаков, подождешь моего звонка. Я скажу, где встретимся. Ага, не вздумай искать убежища у родственников или звонить им.
Именно в этот момент завибрировал в кармане мой телефон. Звонила сестра.
— Где ты пропадаешь?
— Да у друзей засиделся допоздна... А ты откуда звонишь?
— С работы. Тут какой-то человек приходил. Спрашивал, где тебя можно найти.
И тут я почувствовал себя писцом вавилонского царя Навуходоносора, сидящим над пергаментом в прохладном дворце; у меня вдруг начинают мерзнуть ноги, а затем мелко дрожать.
— Кто он? — спросил я, наконец, отделавшись от видения.
— Назвался твоим коллегой — писателем.
— А-а, да... Я когда-то давал твои координаты, на случай, если понадоблюсь. Как он выглядит?
В телефоне — молчание. Потом послышалось:
— Никак. Он несколько минут как вышел, а я не могу вспомнить ни его лица, ни в чем он был одет. Ну, все, — сказала сестра и выключила связь.
Костя из нашего диалога все понял.
— Вот видишь. Как я и говорил.
— Ни одному человеку я не давал координаты моей сестры, — заверил я. — А ей сказал это для того, чтобы не волновалась. Кстати, обо мне расспрашивал темный.
— Итак — ноги в руки, — заторопил Костя. — И еще одно: твою похудевшую сумку можно сложить и сунуть в продуктовый пакет. Так ты не будешь отличаться от первого попавшегося горожанина. Но сделай так, чтобы пистолет был на подхвате. Да, не подпускай к себе никого подозрительного даже на шаг. Помни — ты во враждебном окружении. — И наконец, — Врач вытащил из сумочки обойму с патронами. — Возьми, теперь у тебя две полные обоймы. Стреляй во все, что к тебе приближается — из воздуха, по земле или по воде. Хе-хе, мы найдем адвокатов, которые тебя оправдают...
— Где, на Божьем суде?
15
Я вышел из маршрутки на берегу Хаджибейского лимана и сел на камень, неподалеку от рыбаков, которые также сидели на камнях. На противоположной от трассы стороне были дома и магазины. Ожидая звонка от Кости, я имел достаточно времени поразмыслить над вчерашним событием и утренними телефонными звонками. У меня появлялось все больше сомнений, дождусь ли я когда-нибудь услышать мелодию мобилки Врача. Костю могли выловить при его встрече с Баксом или с кем-то из их компании, за кем следят. К сестре мне ехать никак нельзя. В мой город... Там меня уже давно ждут. Остались Киев или Кишинев. В Киеве я мог бы остановиться в Доме творчества писателей в Ирпене, в Кишиневе — у Марицы. Но если наши с ней телефонные разговоры засекли, то там тоже опасно.
Грустные мысли прервал голод — был уже полдень. От намерения пообедать в кафе я отказался, ибо это означало лишний раз светиться на многолюдье. Тем более, что на лице у меня белели пятна от недавних язв.
В продуктовом магазине купил кусок ветчины, булку и бутылку «Кока-колы». Затем опять отправился на берег. На дисплее мобильника высвечивалось тринадцать часов, и я перед тем, как приступить к обеду, вытащил из сумки приемник, который всегда вожу с собой, вставил в уши наушники и стал слушать новости из Киева.
Тем временем рыбаки, в полусотне шагов от меня забрасывали удочки, и раз за разом вытаскивали рыбы — довольно большие — удилища изгибались дугой. Полуденное солнце пекло все невыносимее. На мгновение показалось, что я стою на берегу Евфрата в Вавилоне, неподалеку от крепостной стены. Уже пора во дворец царя, гнева которого я боюсь больше всего на свете. Хлеб и некоторые привилегии мне дают мой разборчивый почерк и то, что силы небесные наградили меня талантом составлять слова, сказанные кем-то как попало, в логические, стройные предложения. Сам царь, как-то читая текст, который я ему дал, заметил: «Я таких слов не говорил». На что я ответил: «Царь, живи вечно! Ты выразил мысль, а я использовал для ее огранки несколько других, не сказанных тобой, слов». На это улыбнулся царь, а я понял, что мой ответ ему понравился. Я не ошибся, владыка был действительно мудрым и посвященным в оккультные знания, как и все из племени Халдеев, человеком. Халдейский же язык, буквы которого я выводил, был языком храмов, царского двора и людей города Вавилона. А однажды, бродя по тронному залу, царь подошел ко мне и спросил, как я отношусь к его приказу отдать палачам одного из вельмож, который присвоил значительную часть дани, уплаченной Вавилону мидянами? «Царь, живи вечно! — сказал я, низко склонив голову. — Я раб твой, прах у твоих ног. Разве я могу иметь иное мнение, кроме того, которое высказал ты? Спроси у равных тебе бога Мардука и богиню Иштар... Но когда я записывал допрос того сатрапа, то подумал, что если твои подданные будут брать то, что принадлежит тебе, то царство заболеет. А так недалеко и до того, что из сборщика дани мы скоро превратимся на плательщиков». Царь ничего не сказал, но с тех пор я заметил, что мой стол и я за ним уже не были для него пустым местом. Но страх перед владыкой у меня никогда не ослабевал.
Вдруг я увидел себя по колени в воде на берегу Хаджибейского лимана, услышал гул трассы и крики чаек над головой. Не мог вспомнить только, когда подкатив штаны, вошел в воду.
Нельзя было назвать то, что я «увидел» ни воспоминанием, ни прочитанным когда-то в книжке. Это был фрагмент сна, который наложился на явь. Я был действительно бусинкой на нити времени, которая (бусинка) то возникала, то исчезала. Наверное, на этой нити есть и другие бусины меня в других исторических эпохах, но я нынешний чем-то связан со мной — вавилонским писцом-халдеем. Не потому ли, что родился и вырос во втором «Вавилоне» — коммунистической империи? Форма деспотического государства, которая почти на два с половиной тысячелетия притаилась в астральном небытии, вдруг наложилась на Российскую империю в начале двадцатого века нового летоисчисления. В Вавилонском государстве было 106 административных единиц — сатрапий, в красной империи — где-то столько же областей. Вавилону платили дань многие царства, Москве — пятнадцать республик. В Вавилоне центральным божеством был бог Мардук, в так называемом «Союзе» — Марходей (Маркс Леви). В Вавилоне подданные поклонялись идолам (статуям), в «Союзе» — также, в Вавилоне символом власти был красный цвет (цари и высокие вельможи одевались в пурпур), в «Союзе» красное было государственным символом власти. «Новый Вавилон разрастется...». А еще — я вырос в системе, где никто не имел права на собственное мнение. Никто. Даже цари (генсеки).
Читатель, если у тебя мелькнула мысль, что автор этих строк слишком уж распоясался в своей фантазии, то предлагаю прочитать строки виз «Откровения Св. Иоанна Богослова» (13 . 1 ) «И я видел зверя, выходящего из моря... 2...А зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги ее - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва . И дракон дал ему силу свою и престол свой и великую власть». Этот тайнопись мне дано было раскодировать. Он оказался пророчеством на крупнейшую мировую мощь - власть, которая создала и возглавляла советскую империю». А зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги ее - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва» . Звери эти представляли собой символы (государственные знаки) империй - составляющих колосса на глиняных ногах, а именно (соответственно) Греции, Мидоперсии и Вавилона. Рима нет потому, что христианство («гора»), которое развалило колосса и впоследствии стало государственной религией Рима, возникло именно в Риме. «И дракон дал ей (зверине, власти) свою силу, и престол свой и великую власть. «Дракон - чешуйчатое, единорогое существо на длинных ногах - символ бога Мардука, изображение которого украшали когда-то стены храмов в Вавилоне. Коммунистическая власть по пророчеству Иоанна Богослова вобрала в себя все признаки крупнейших мировых империй, каких только знало человечество.
И тут я заметил, что на месте, где сидело несколько рыбаков, остался только один. Часы на мобильном телефоне, который до сих пор молчал, показывали около шести. Я достал из сумки приемник и стал искать одесское радио, потом вышел на рекламу, которая вдруг прервалась. Голос диктора сообщил, что сейчас восемнадцать и начинается время новостей. Новости длились минут десять. В заключение диктор сообщил следующее:
«Происшествие произошло на участке дороги, которая ведет от Хаджибейского лимана к рынку, что на седьмом километре. Черный БМВ, миновав крутой вираж на шоссе и обогнав несколько машин, стал стремительно набирать скорость. Когда он разогнался до ста сорока километров в час, у него лопнул передний скат со стороны пассажира. Свидетели говорят: звук был громкий, похожий на выстрел. Автомобиль клюнул правым передком в асфальт и стал переворачиваться — первый, второй, третий раз. Если бы не ствол акации на обочине, оказавшийся на его пути, авто перевернулось бы еще несколько раз. А так оно, уже потеряв инерцию, не расплющилось, а только упало вверх колесами. Вскоре приехала «скорая». Врачи извлекли из покореженной машины три мужских трупа, одного искалеченного, но еще живого и молодую женщину — вовсе не пострадавшую. Она села с тем, что стонал, во вторую скорую, которая появилась незамедлительно. По пути женщина попросила водителя остановиться и вышла, делая вид, что ей плохо. В машину она не вернулась. В салоне от нее остался черный парик. Сама же женщина рыжеволосая. Погибшие имели при себе пистолеты различных марок и по две запасные обоймы. — Несколько секунд длилась пауза, после которой диктор продолжил: — Ага, вот, только что в студию принесли новое сообщение о происшествии: машина БМВ оказалась персональным авто одного из видных чиновников облгосадминистрации, который остался жив, хотя и находится в состоянии комы. Личности погибших пассажиров устанавливаются. ДТП произошло в семнадцать часов, десять минут. Новые данные о происшествии мы обнародуем во время очередного выпуска новостей».
«Оперативно сработали, — подумал я про радиожурналистов. — А несчастье произошло где-то совсем недалеко». Я взял пакет и пошел вдоль лимана в сторону базара «Седьмой километр».
А еще я подумал, что сегодняшнее событие готовилось вчера. У меня не было сомнений: чиновник, который сейчас в больнице, это тот, кто преследует Костю и Ксилантия, ну, и, в первую очередь, меня. Вчера я «ворвался» по телефону со своей проблемой в тот самый момент, когда они, скорее всего, готовили сегодняшнюю акцию. Иначе они бы так быстро не прибыли к дому, где живет моя сестра, к тому же во всеоружии.
...Помятый черный БМВ уже стоял на колесах, а от его заднего бампера тянулся трос к машине-эвакуатору. На стволе старой акации висел кусок ободранной коры. Двое рабочих в красных комбинезонах рассматривали разорванный скат на переднем ободе, а потом один из них пошел к спецмашине и запустил устройство, наматывающее трос. Автомобиль потянуло, и скоро он уже был на платформе эвакуатора. Как водитель с многолетним стажем, я не мог предположить, что на такой машине, как БМВ может лопнуть скат. Подложить под колеса что-то острое на дороге, где каждый момент пролетают машины, невозможно. Итак, скат был или надрезанный, или в него попала пуля.
И тут отозвался мобильный телефон.
— Где ты сейчас? — послышался Костин голос.
— Вблизи того места, где мы договаривались что я буду.
— Ага... Конечно, одесские радионовости ты не слышал.
— Если те, которые в восемнадцать часов, то слушал, — сказал я.
— Ну и как? Кое-что раскумекал?
— Не только. Я сейчас — на месте происшествия. Жаль машину.
— Да, жаль — модель экстракласса.
— Ага. На номере — три нуля. Э-э, и три трупа увезли. Возле машины сейчас хозяйничают эвакуаторщики... Как мне быть?
— Подумаем при встрече. Я дам знать, где и когда встретимся. Пока.
Ожидая звонок от Врача, я пошел к берегу, который был в двухстах шагах от трассы. И тут мое внимание привлек куст ивы и примятая трава под ним. «Вот откуда могли стрелять», — мелькнула мысль. Пошевелил вокруг траву, но гильзы не нашел. То ли я ошибался в своем предположении, то ли стрелял человек осмотрительный, чтобы не оставлять следов. По-видимому, стреляли из снайперской винтовки.
До берега оставалось с полсотни шагов, как снова прозвучала мелодия телефона Врача.
— Алло... Садись в маршрутку и езжай до железнодорожного вокзала. Я буду ждать у автоматических камер хранения.
Когда мы встретились на вокзале, Костя сказал:
— Почему я назначил встречу именно здесь? Чтобы ты положил в камеру свой пакет. Потому что туда, куда мы поедем, заходить с пакетами не стоит. Собственно, можно зайти, но нужно показать, что в пакете. Кстати, возьми вот, положи и барсетку.
— Может, уже и тюбетейку? — Улыбнулся я.
— Нет, тюбетейку не надо.
Когда мы вышли на улицу, я ожидал, что пойдем на маршрутку, но Костя повел меня к припаркованному невдалеке темно-серому внедорожнику козырной иномарки. Заметив мою нерешительность, он сказал:
— Садись, не беспокойся. Это машина моего двоюродного брата. Он же и повезет.
Костя нас познакомил. Они, видимо, были близки по возрасту, но у Геннадия — так его звали — кожа на лице была, как у старика. Врач сказал куда ехать и машина тронулась. Минут пятнадцать она петляла летней туристической Одессой, когда Костя, наконец, показал место остановки.
— Спасибо, Гена. Дальше мы уже сами.
Понаблюдав, как удаляется машина, Врач сказал:
— Мы идем в больницу, где лежит охотник на нас с Ксилантием... Ну, и в первую очередь, на тебя. Это заведение в имперские времена называлось Лечебной комиссией. В нем лечили разного уровня бонз — партийных или хозяйственных. Теперь в нем также лечатся бонзы. Собственно, ничего не изменилось. Только увеличился ассортимент медицинских препаратов. Я здесь работал до того, когда еще не перешел на туристическое судно. Меня устроил мой дядя.
Мы прошли целый квартал, пока, наконец, вышли к дому за кованой оградой.
Комната за входной дверью напоминала прихожую режимного учреждения с турникетом и служащим за стеклом. Костя склонился к «амбразуре» и сказал, что нас ожидает врач Мирошник. Человек, уже не «молодой пенсионер» набрал на телефоне номер и что-то сказал в трубку. Затем потребовал, чтобы Костя представился. Услышав ответ, положил трубку и кивнул на турникет. Я заметил цепкий взгляд блестящих черных глаз вахтера, который буквально ощупывал. Но у нас не было ничего, ни в руках, ни в карманах, кроме мобилок. В коридоре, который напоминал гостиничный, Костя сказал:
— Мы идем к Андрею Мирошнику — моему товарищу студенческих лет. Это я его устроил на свое место, когда пошел работать на круизный. Теперь Андрей врач-травматолог, широко известен и уважаемый. Хе-хе, правда, в узком кругу.
В кабинете, куда мы зашли, за столом сидел врач, чем-то похожий на Костю — такое же круглое лицо, короткие волосы.
— Рад тебя видеть, Максюта, — сказал хозяин, выходя из-за стола.
— Привет еще раз, — сказал Костя, пожимая руку. И кивнул на меня: — Это мой друг.
Рукопожатие Мирошника напоминало рукопожатие Кости.
— Андрей, ты как-то жаловался, что не можешь уйти в отпуск из-за того, что некому тебя подменить.
— Так ты сразу же и привел? — поинтересовался Мирошник.
— Нет, он не врач. А поработать, где-то с месяц мог бы и я. Ну, по контракту, конечно. Переговори с начмедом — он меня знает.
— Это ты серьезно?
— Да. У тебя закончится отпуск, у меня — контракт. Правда, в моей трудовой книжке, после того, как я уволился с круизного, нет ни одной записи.
— Это ничего, — сказал Мирошник. — Подождите здесь. Я пойду к начальству.
Когда хозяин вышел, я спросил:
— Зачем тебе все это?
— Видишь ли, в чем дело: тот ублюдок лежит в травматологическом отделении, в котором врач — Андрей. Сейчас он в коме, и это состояние может длиться довольно долго. Мне очень хочется, чтобы он первым, кого увидит, открыв глаза, был именно я.
— Да тебя он в ту же минуту и сдаст.
— Может, и не сдаст, — сказал Костя легкомысленным тоном, однако глаза, взгляд не были легкомысленными — он знал, что делает.
— А зачем тебе это надо?
— Он разрушил мою и Ксилантия жизнь. Да и твоя жизнь под большой угрозой.
Зашел Мирошник.
— Иди к кадровичке и заполни бланк контрактника — на месяц, с завтрашнего дня. Зарплата — такая же, как у меня.
...Когда с формальностями было покончено, и мы вернулись к Мирошнику, Костя сказал:
— Старик, может, уже покажешь свое хозяйство?
Мы оделись в халаты, висевшие на вешалке, надели накрахмаленные шапочки. И тут у меня в памяти мелькнула сценка, когда Костя ширнул мне укол. Это были совершенно разные люди — тот, в машине, и этот.
— Чего смотришь? Я тебе кого-то напоминаю? — спросил он.
— Да нет.
В палатах, куда мы заходили, лежало по два больных, судя по повязкам, с незначительными повреждениями. Мирошник рассказал, кто с какой болячкой сюда попал и какими препаратами их лечат. В одной из палат на две койки лежал только один пациент, одна палата, также на две кровати, была пуста. В следующем помещении, которое больше напоминало номер пятизвездочного отеля, панцирная сетка кровати просела под большим телом, покрытым простыней. Уже в коридоре мне стало неуютно. Когда я подошел ближе к тому месту, где стояла капельница и трубочка от нее тянулась в ноздрю пациента, я чуть не потерял сознание. Здесь лежал темный. Вдруг почувствовал, как поднимается на ноги зверь во мне. Теперь не я, а он смотрел моими глазами. Я боялся отвести глаза от забинтованного тела, чтобы не встретиться взглядом с кем-то из врачей. С меня выглядывало вселенское зло. Нет — сила, противостоящая злу. Она так же опасна, как и само зло, содеянное пришельцами и темными. На кровати лежало не тело тучного мужчины, а беда, скрытая под белыми бинтами. Поэтому и вздрагивал во мне мой зверь.
— Этого сегодня только привезли, — сказал Мирошник, отклоняя простыню. И объяснил: — Дэтэпэ.
Все тело пациента было в бинтах. Из них просматривались только нос и часть головы, а также клок рыжих волос. Впрочем, я не был уверен, что волосы рыжие, а не вымазанные в кровь.
— Его что приготовили, чтобы положить в саркофаг? — спросил Костя.
Мирошник посмотрел вопросительно.
— Ну, в древнем Египте так бинтовали мумии перед погребением.
— Да ему еще повезло. У него есть шанс выжить. Трое же, ехавших с ним, уже на том свете.
— Ты так говоришь, будто он нас не слышит... — заметил Костя.
— Да ведь не слышит. Он в коме.
«Не уверен», — сказал мой внутренний голос.
«В чем?».
«В том, что он не слышит. Он не только слышит, но и видит, падла теплая», — зарычал во мне зверь.
«Видит как обычный человек?».
«Нет, видит астральным зрением. В том забинтованном теле его сейчас нет».
«Он знает наши мысли, намерения?».
«Нет. Только видит и слышит».
«Он знает, кто мы?».
«Нет. Просто видит консилиум из врачей».
«А рядом с ним, тем, в духе, больше никого нет?».
«Нет, он не умер, он в нашем мире. И связь с телом держит».
Костя спросил:
— А тела тех троих, которые были с этим в автомобиле, куда повезли?
— В морг, конечно. Там была еще женщина. Представляешь — три трупа, четвертый неизвестно выживет ли, а она — без царапины. По дороге в скорой помощи пожаловалась на тошноту, вышла и куда-то завеялась. Действительно: пути Господни неисповедимы.
— В эту палату во времена моего врачевания клали только пурицев, — заметил Костя.
— Конечно. Этот тоже какой-то вицегубернатор.
— Родственники знают, что он здесь?
— Наверное, еще нет. Всего полтора часа прошло, как его привезли. Когда придут родственники, попроси кого-то побыть сиделкой... Вот и все, за кого ты отвечаешь. И еще, имей в виду, у этого, — Мирошник кивнул на больного, — сломаны два шейных позвонка. Не надо объяснять, что это значит?
— Нет, — сказал Костя, а я заметил мстительные огоньки в его светлых глазах. — А что за кенты те, которые погибли? — спросил он уже на выходе из палаты.
— Ну, один из них — водило, два других — неизвестно. Ребята из бригады скорой помощи жаловались, что у них чуть пупы не развязались, когда грузили тех в машину. Такие же кабаны, как и этот.
Первое, о чем я спросил, когда мы оказались на улице, как быть мне.
— А никак,— сказал Врач. — Сейчас поедем на вокзал за нашими вещами и — на все четыре стороны. Я — к отцу, трудовую книжку возьму, ты — к родственникам.
Мы шли, молча, почти целый квартал. Мне хотелось спросить о том, как все произошло с БМВ, но я заранее знал, что никакой информации от Кости не получу. Его группа потому и существует, что никто из них лишний раз не раскрывает рор.
— Костя, он темный, — сказал я.
Врач замедлил шаг.
— Кто? Мирошник?
— Нет. Тот, в бинтах.
Он нахмурился и снова подал голос:
— Получается, что нас с Ксилантием всю жизнь преследует нечистая сила?
— Получается, что так.
— Значит, толстяка будут посещать такие же, как и он.
— Возможно — согласился я. — А может, и пришельцы. Ты радио слушал? Там говорили, что женщина, которая вышла из скорой, была рыжеволосой. А черные волосы на ней — парик. Она оставила его в машине.
От моих слов Костя остановился. Лицо его стало каменным. Но за серой маской угадывалась напряженная работа мысли. Наверное, прикидывал, может ли женщиной с вице-губурнаторского авто быть та, которую он приводил в котельную. Тем временем я вспомнил вычитанное в интернете сообщение английских ученых о том, что рыжеволосых в мире в начале двадцатого века было в два раза больше, чем в его конце. Все семь голов зверья, которое вышло тогда из «моря» Российской империи в 1917 году были рыжие. Ученые прогнозируют, что в 60-х годах XXI века их может и вовсе не быть. Это соответствовало и моим исследованиям: нарастание зверства в апокалиптический период и спад с выходом человечества с апокалипсиса. Я вспомнил одного коллегу — хорошего человека, также рыжего. «Но не все ж рыжие — подонки», — подумал.
— Сам я радио не слушал, — сказал Костя. — Мне рассказали те, кто слушал.
— Также сообщалось, — продолжал я, — что при мужиках были пистолеты и по две запасные обоймы. Зачем такой арсенал в персональном лимузине вице-губернатора? Как ты считаешь?
— На охоту собрались ребята, — улыбнулся Костя. — А дичью должны были стать мы с тобой. Им кто-то подсказал, где нас искать, вот они и махнули...
Уже пожав на прощание руку, я спросил Врача:
— Костя, а почему Мирошник назвал тебя Максютой?
— О, это еще институтская кликуха. От моей фамилии — Максютенко.
16
На площадке перед домом угадывались три черных пятна на асфальте — одно большое от машины и два еле заметные от «живодеров». Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я заметил, что с каждой ступенькой у меня вселяется нечто похожее на тревогу. В общем коридоре стало и вовсе несладко, хотя зверь во мне никак не давал о себе знать. Но темного здесь не было. Слишком много страха налипло на стены дома моей сестры. Это были воспоминания о пережитом, мнительность, которая сошла с меня после того, как я принял холодный душ и поужинал чашкой чая с бутербродом.
Нетронутые со вчерашнего дня продукты в холодильнике свидетельствовали, что сестра не появлялась. Только я об этом подумал, как подал голос мобильник.
— Где ты? — послышался голос сестры.
— Дома.
— У тебя там хоть есть что покушать?
— Не волнуйся.
— Тот мужчина тебя разыскал?
На мгновение я растерялся, не поняв о ком речь. И вдруг в памяти возникло изуродованное авто, тело толстого человека абсолютно все в бинтах, под которым панцирная сетка кровати превратилась в гамак.
— Я его сам нашел, — сказал, сдерживая нотки злобы в голосе.
— Не забудь полить цветы у соседей. Пока.
Я дремал на берегу полностью обмазан грязью и пригретый полуденным солнцем. И тут в тигипкание чаек и отдаленное гудение шоссе ворвался звук мобильника. Звонил Ризченко.
— Я звоню, чтобы поблагодарить за словарь синонимов. Здесь есть слова, которые даже мне не попадались. Да, еще видел парня, ну, журналиста, с которым ты встречался. Может, тебя заинтересует: непомнящий, о котором вы говорили, снова появился. Пришел в тот же санаторий, на автопилоте, как говорит журналист. Похоже, дорога к санаторию — единственное, что он помнит.
— Когда это случилось?
— Сегодня утром.
«Кто-то открыл собачью будку, и собака оказалась на улице, — мелькнула мысль. — Живодеров же, и тех, кто был над ними, уже нет в живых. Кроме одного».
...Журналист, казалось, обрадовался, услышав мой голос и вопрос о курортнике.
— Он ничего не помнит, — сказал. — Это чистый лист бумаги, на котором со времени нашей встречи не появилось ни строчки. Единственное, что он помнит, это короткий запас употребляемых слов. Но он накормлен и при нем кошелек с немалой суммой денег. Администрация пансионата утром, как только он появился, позвонила в Винницу к родственникам и сейчас они — в электричке на пути в Одессу. Этот человек, если к нему не вернется память, начнет жизнь с самого начала.
— Во время вашего общения вы не замечали чего-то наподобие дискомфорта?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, вас ничто не угнетало?
— Да нет. Кроме одного — я не мог из него ничего вытянуть.
— А как с ним встретиться?
— Поздно. Родственники уже, наверное, прибыли за ним.
...С Костей мы не виделись два дня. Он не отзывался, я также не решался его тревожить. Но информацию о непомнящем Врач должен иметь. Я позвонил со второй карты мобильного телефона.
— Не могу сейчас говорить, — послышалось в ответ. — Здесь у больного перелом ключицы и ему накладывают гипс. Если есть возможность — приезжай. Номер маршрутки ты знаешь.
Я появился в больнице около пяти. Тот же вахтер, что и в прошлый раз, увидев меня, показал на турникет. Так что его предупредили. Костя в халате и шапочке заполнял за столом какую-то карточку. Лицо было сосредоточено. Не отрываясь от письма, кивнул на стул. Долго молчал, а потом окинул меня долгим взглядом. Всегда ясные серые глаза теперь были в красных сосудах. Спрятав карточку в ящик, он сказал:
— У этого гандона, оказывается, был ко всему еще и перелом ключицы.
— Очнулся?
— Периодически приходит в сознание, но тут же проваливается в кому.
— Не твое ли присутствие причина тому?
— Вряд ли. Просто его помяли, дальше некуда.
— У него есть кто-то?
— Ты не поверишь — никто не появился. Ну, никто: ни родственники, ни сотрудники, ни любовницы. Как вроде он иностранный турист... Правда, главврач сказал, будто бы звонили из администрации. Но это было еще в первый день. А? Как тебе?
— Кроме него, в твое отделение никого не клали?
— Нет
— Как ты себя чувствуешь?
— Как бы обессиленным.
— Костя, он тебя вампирит.
— А действительно. Как я не сообразил? Так, а что делать?
— Старайся поменьше у него бывать.
— Только гипс наложили. Как при этом не будешь. Шейные позвонки сломаны. Гигнется же, черт подери.
— Да, а ты будешь рвать на себе волосы от горя, — заметил я.
— Слушай, ну ты ж и ехидный. Кто-то мне когда-то напоминал о клятве Гиппократа. Так вот — тот случай. — Костя встал и показал на вешалку, где висели халаты. — Надень, зайдем к тому говнюку, потому что мне что-то на душе неспокойно.
— Мы и до палаты не дошли, как во мне что-то зашевелилось — черное и колючее.
— Костя, зайди сам, а я постою тут у окна.
— Старичок, неуважение. Он тобой вон как интересовался. — Врач вытащил из кармана мобилку и, нажав на ней какие-то кнопки, положил в карман. — Это я выставил режим диктофона. Каждый раз так делаю, когда захожу в эту палату.
Мужик лежал с открытыми глазами. Но это были глаза мертвеца — ни движенья, ни искорки. Словно матовые стекла. Только глаза, губы и нос не были забинтованы или в гипсе. Лоскут волос, торчащий из-под бинта, свидетельствовал, что человек рыжий.
«У-у, кабан! — прошипел зверь во мне. — Это же надо так раздобреть! Сетка чуть ли пола не касается».
Между тем Врач подошел к больному и закрыл ему глаза. Так делают с мертвецами.
— Он все равно не видит, — объяснил. — А если и видит, то информация от зрительных пигментов не попадает в мозг.
Я хотел спросить, откуда ему это известно, как услышал голос моего зверя
«Не видит глазами. Но видит астральным зрением. К тому же он кого-то ждет».
«Кого?»
«Кого-то, с кем можно поговорить без глаз, рта и ушей».
Тем временем Костя осмотрел гипс на предплечье и бинты на голове. Его взгляд остановился на рыжем клочке волос.
— В школьные годы этот урод не был таким рыжим, — отметил.
Когда мы вышли из палаты, я поведал о курортнике. На что Костя сказал:
— Надо понимать, что эти, — он кивнул на дверь палаты, — ожидали нового пришельца. А курортника держали как скафандр для него. Пришелец из потустороннего мира воплотился бы в ту плоть и стал бы выполнять программу ада. Они и нас хотели сделать такими же скафандрами.
— Нас вряд ли, — усомнился я. — У всех мужиков в машине, которая разбилась, были пистолеты и по две запасные обоймы. — Так сказали по радио. Из чего я делаю вывод — у них относительно нас были другие намерения. Вспомни, ты сам об этом говорил.
Как только мы зашли в кабинет Врача, зазвенел телефон. Костя снял трубку и, послушав, спросил:
— Одна? В палату не желательно, он тяжелобольной. Пусть зайдет ко мне в кабинет. — Костя положил трубку и объяснил: — Наконец-то к толстяку кто-то пришел. Женщина какая-то. Может, согласится побыть сиделкой. А знаешь, я дал медсестре свой цифровой фотоаппарат и сказал фотографировать больного ежедневно. Затем эти снимки я введу в компьютер и выставлю в хронологический ряд — от первого дня пребывания в больнице, до последнего, когда его выпишут. Я его вылечу, падлу. И дам ему урок. Ну, мы с ним сидели когда-то за одной партой. Правда, потом я перешел на заднюю, к Ксилантию, ибо этот, когда писал контрольные, то прикрывал рукой свою писанину, чтобы я у него не скатывал. Ну, сука! Кстати, он не был тупицей. Просто мерзостью от него несло.
— Ты что, хочешь показать свое благородство? Перед темным? Над этой игрой в благородство он просто посмеется. Ага, перед тем как нашлет на тебя киллера. Он существо, которое живет по заповедям, писанным в аду. Человеческие законы, традиции, правила поведения, приобретенные тысячами поколений, для них ничего не значат. Есть такое учение «Транссерфинг». Один из основных тезисов его состоит в том, что цель, которую поставил себе человек, не совместима с размышлениями о собственной значимости, или значимости содеянного человеком. Ты, показывая урок чести, тем самым сведешь на нет свои старания. Уверяю, ты поднимешься только в собственных глазах. До сих пор я не замечал за тобой высокомерия. Иди этим путем и вскоре получишь то, чего хочешь, несмотря на лишения, — в полной мере. — Миг я поколебался, а потом добавил слова, которые мне будтобы кто-то продиктовал: — Совсем скоро. А главное: «Не может быть дружбы с темным...».
Вдруг во мне восстал зверь. Он прямо вздрогнул. Именно в этот момент постучали в дверь, и в кабинет зашла женщина. Ее одежда, комплекция, цвет волос, на мгновение остались за пределами моего внимания. В помещении появился пришелец. Да, она была пришельцем из края без возврата. Тем временем зверь во мне бесился, но я пока крепко впился пальцами в его загривок. Это была хрупкая блондинка со всеми женскими прелестями, но глаза имела мутные — желтые в черную крапинку, как у Алисии Бамбулы. Время для меня словно затормозилось — несколько секунд, пока она входила в кабинет и осматривалась вокруг, превратились в минуту. Я ее не просто видел глазами зверя, который смотрел из моих зрачков, а сканировал в свою память, вместе с кроваво-красным ореолом ауры вокруг ее фигуры. Вывод был один: надо немедленно убираться отсюда, потому, что еще немного и зверь вырвется и растерзает ее. Прикрывая за собой дверь, я увидел взволнованное лицо Врача. Вероятно, его испугали мои глаза, а не то, что я вдруг вышел. Я пошел вглубь коридора, где была курительная комната и туалет, чтобы немного успокоиться. Вместе с тем зверь во мне хоть и унимался, но и не думал исчезать. Он, если так можно сказать, стоял на четырех и смотрел во все глаза. Минули не более трех минут, — время, за которое я зашел и вышел из туалета. Увидел, как Врач и его гостья зашли в палату к толстяку. Вдруг четко представил, что сейчас произойдет. Пришелица попытается завладеть телом Кости, т.е. получить знания, образование, жизненный опыт, всю информацию обладателя тела. Эта мысль пришла мне неизвестно откуда.
...Я не поверил своим глазам: рядом с диваном, на котором отдыхают сиделки, стояла в объятиях парочка влюбленных. Передо мной была стройная женская фигура в коротенькой юбчонке и полупрозрачной блузке. Пришелица действительно отвечала всем критериям женственности: тонкая талия, широковатые бедра и стройные ноги. Одна рука доктора лежала у нее на талии, вторая — на ягодице. На лице — он стоял лицом к двери — тлело выражение неги и страсти. Но глаза, хоть и открытые, казались сонными. Его ввели в транс. Картина увиденного на миг отвлекла мое внимание от зверя во мне. Он вырвался и черной молнией попал в спину женщины. Она вдруг обмякла и сползла на пол к Костиным ногам. Мне показалось, что вместе с ней от фигуры Врача отходила какая-то энергетика. Так бывает, когда компьютерщик отменяет процесс копирования файла. Часть информации, которая уже скопировалась на жесткий диск, исчезает из него. Из тела Кости, с его сине-розовой оболочки, отходила часть сущности пришельца, которая уже успела войти в его человеческую плоть. Это я видел глазами своего зверя. Как и то, что больной под капельницей дернулся. Ну, не тело, а его аура — красная до черноты. Тем временем зверь, сделав свое дело, не исчез, а стоял во мне на чеку. Только я уже не видел ауры вокруг тел.
«Ну, что, хряк, не пришлось пошушукаться?», — сказал он.
«Ты о ком это?», — спросил я.
«О тучном. Он ожидал комиссара».
Все случилось в доли секунды. Так же быстро опомнился и Врач. Глаза его налились яростью, будто бы и не было в них расслабленности и неги. Он прошипел:
— Ах ты, сука! — и схватил женщину за волосы, чтобы поднять ее с пола, но в руке у него остался лишь белокурый парик. Волосы женщины были рыжие и коротко подстриженные.
— Она меня загипнотизировала! — оправдывался Костя.
— Это та, которая уцелела во время аварии в БМВ, — сказал я.
— Я ее сейчас отправлю в край без возврата! — рявкнул Врач.
— Ее ты уже не отправишь, ибо она и так на пути к тому краю. А теперь ты угробишь невинную душу — это уже не пришелица, а женщина, в теле которой жила та, из края без возврата.
Я боялся поднять глаза на Костю, потому что из них все еще выглядывал зверь. Взгляд мой останавливался то на больном под капельницей, который хоть и не был пришельцем, но способствовал пришелице войти в плоть Врача, то на женщине, то на диване, куда демоница тянула Костю. Я хотел сказать, чтобы ей немедленно оказали медицинскую помощь, но Врач опередил меня. Он изменился в лице, подхватил ее под руки и усадил на диван. Она смотрела на незнакомца в белом халате карими глазами (теперь не желтыми в черную крапинку, а именно карими), потом перевела взгляд на меня. Что-то сказала на непонятном языке. Костя ответил. Тем временем зверь во мне почти исчез, нет, он затаился, ведь в помещении был темный, хотя и в состоянии комы. Женщина снова заговорила, и врач у нее что-то спросил. Они некоторое время разговаривали, а потом Костя сказал мне:
— Это ирландка — туристка с круизного теплохода. Помнит, как их повезли на экскурсию в катакомбы, с трудом помнит, как они вышли из подземелья, и уже после этого ничего не может вспомнить. Но память у нее не отняли, как у того, который хотел убить меня. Правда, хе-хе, сумочка с деньгами и билетом на теплоход исчезла. Работает профессором географии в Дублине. Говорит, побывала везде, кроме Украины. И вот на тебе... А она ниче себе, а, — улыбнулся Врач и приветливо посмотрел на женщину.
Она же переводила взгляд с меня на Костю, который держал в руке парик. Это был образ женщины, которая попала в беду, но еще не понимает в какую именно.
В кабинете Врача, куда мы пришли, она сразу же показала на телефон, и Костя кивнул, мол, звони. Судя по тому, как быстро она набирала номер, память у нее не успели стереть. Я повесил халат и шапочку и, попрощавшись, вышел.
Костя догнал меня в коридоре.
— А что я ей скажу?
— Скажи, что ее похитили в целях ограбления. Укололи какое-то лекарство, а затем доставили в больницу.
Он посмотрел на меня с укором и вернулся в кабинет.
17
Лишь только я смыл куяльницкую грязь и собирался одеться, как напомнил о себе мобильник. На дисплее был номер Кости. Он сказал, что сегодня — в воскресенье — у него выходной и хотел бы встретиться.
Мы встретились через полтора часа возле памятника Дюку. Сначала я Костю не узнал: на нем были белые брюки, шведка с накладными карманами и белые туфли. К тому же он был без тюбетейки и не имел при себе барсетки.
— Имеешь импортный вид, — заметил я. — Прибарахлился на первую зарплату?
Костя улыбнулся.
— Это из моих старых запасов. На этом месте, где мы сейчас, встречались хмырь, который теперь лежит под капельницей, и пришелец, которым он передал мне яд. Но я назначил встречу именно здесь, потому что неподалеку исторический музей, который мы должны посетить.
Он оставил без внимания мое удивление по поводу музея, зато сказал, что у толстяка вчера побывало трое приятелей.
— Долго сидели в палате. Я не мог от них избавиться, потому как начмеду за них звонил кто-то из администрации. Оставаться с ними долгое время я также не решался. Мы с медсестрой сделали больному все, что нужно, а потом я незаметно выставил мобилку в режиме диктофона и положил за ширмой на подоконник. Они вышли через час. Сестра, которая осталась с ними как сиделка, рассказала, что это были какие-то странные посетители. Первое — их диалоги нельзя было назвать беседой, потому что когда один спрашивал, то другой отвечал что-то совсем из другой темы. Ну, это как говорят: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Послушай, — Костя достал мобилку и, выставив ее на воспроизведение звука, положил на парапет, возле которого мы стояли.
Сначала послышались нетипичные для цифровой техники помехи, а затем — четко произнесенные мужскими голосами слова. Несмотря на ясность слов, разобрать смысл беседы оказалось невозможным. Каждый вел диалог, но не друг с другом, а с тем, который находился где-то рядом, но его не было слышно. По произношению людей можно было сделать вывод, что один из них — галичанин, второй из Черниговщины или Сумщины, а третий из Донбасса. Они долго говорили и я каждый раз в этом убеждался. Но больше всего удивляло то, что мужчины неоднократно прерывали понятный язык каким-то другим, который знали все трое. Это была речь с большим количеством ретрофлексных звуков и «ц», «хч», похожих на звуки арабского языка или иврита.
— И что ты скажешь? — отозвался Костя, выключая мобилку.
Я не спешил с ответом. Больше всего меня смущали непонятные слова. Смущали потому, что они мне казались знакомыми. Так, будто бы я слышал их во сне, но значение которых, проснувшись, забыл.
— Похоже, что они вели диалог не друг с другом, а с кем-то четвертым. И тем, четвертым, скорее всего, мог быть толстяк. Но он без сознания. Предположить, что посетители — пришельцы или темные, я не могу. Меня там не было.
— А если и так, то что это меняет?
— А то, что толстяк, точнее его астральный двойник, ожидал кого-то.
— Откуда тебе известно?
— Я не могу этого объяснить, как не могу объяснить и обморок женщины, в которой паразитировала пришелица.
— Что-то ты темнишь.
— Если ты думаешь, что человеку, кроме таланта, дарованного высшей силой, дается еще и инструкция, объясняющая суть таланта, то ты ошибаешься. Человек что-то умеет, и все. А тот, кто начинает объяснять — врет.
— Ну, хорошо. Ты догадываешься, почему мы должны пойти в исторический музей?
— Нет.
— Там есть один ученый, специализирующийся на древних языках. Я хочу, чтобы он услышал разговор трех посетителей. Потому что некоторые слова здесь не похожи ни на одну из славянских или романо-германских групп языков. Узнав о языке их общения, мы сможем понять, откуда напасть.
Костя думал логично, только вряд ли он догадывался, что речь эта могла принадлежать народу, которого уже давным-давно нет на этнической карте мира. А еще меня смущало то, не подсмотрел ли астральный двойник больного, как Костя прятал за ширмой телефон. На мой вопрос Врач ответил:
— Я не знал об астральном двойнике, а мобилку спрятал так: одной рукой раздвинул штору окна, а другой вытащил из кармана халата телефон, уже включенный в режим диктофона, и положил за ширму. Как мне кажется, сделал это незаметно даже для медсестры.
Кабинет, в который нас завела заведующая залом исторического музея, был заставлен книгами. Стопки книг здесь лежали также на полу. Мужчина моего возраста, с бородкой встал из-за большого, на две тумбы, стола и, поздоровавшись, показал на два стула. После того, как Костя назвался и представил меня, мужчина сказал, что ему недавно звонили.
— Кого может еще заинтересовать такой человек, как я? — В голосе его было искреннее, не деланное, удивление. Он окинул взглядом стеллажи, будто призывая их в свидетели. А они были заставлены преимущественно энциклопедиями, историями, археологиями и другой специальной литературой. Мой взгляд коснулся корешков нескольких знакомых изданий, которыми я пользовался при дешифровке пророчеств. Это были истории могущественных мировых империй: аккадского царства, Вавилона — старого и нового, Мидоперсии, Греции и Рима.
Тем временем Костя сказал:
— Мы сначала пошли на кафедру истории, но там сказали, что на наши вопросы может ответить только один человек — вы.
Бородач хоть и был сдержанным, но слова гостя его тронули.
— Так, а что?
Вместо ответа Костя положил перед ним мобильный телефон и нажал кнопку. Ученый сначала слушал, не проявляя интереса, но вдруг в его глазах что-то блеснуло. Он наклонился над мобилкой, чтобы лучше слышать, и не сводил с нее глаз пока запись не прервалась. Во взгляде хозяина, которым он нас обвел, уже не было показной вежливости. Это был взгляд следователя.
— Вы, конечно, принесли мне это не за тем, чтобы услышать мое мнение о болтовне троих человек на понятном языке.
Костя кивнул.
— Вас интересуют слова, сказанные ими на непонятном языке? — Он не так спрашивал, как утверждал. — Прокрутите запись еще раз.
Пока Врач настраивал мобилку, хозяин подсунул мне бумагу и ручку.
— Я, конечно, всех слов не знаю. А те, что назову, запишите.
Некоторое время он молча слушал, а потом заметил:
— Болтают невесть о чем. — Вдруг остановился и сказал: — Пишите: «отослать», «выгнать», «маг»... — Мгновение ученый молчал, а потом сказал: — «Лилит», «область», «район», «регион». — Еще через минуту попросил Костю вернуть запись немного назад и настроился слушать. — Ага, вот: «не давать заднего хода», «возвращаться нельзя», снова «маг».
Хозяин еще несколько раз просил вернуть запись к началу и, наконец, сказал:
— Там есть еще и другие слова, но эти повторяются несколько раз всеми участниками разговора, которые кроме украинского и русского, общаются также, вы не поверите, на халдейском языке. Есть слова, сказанные по-арамейски... Они что, историки, археологи, лингвисты экзотических языков? Для меня это чудо.
Костя заколебался, не зная, что ответить. А потом сказал:
— Эти трое сидели у кровати своего тяжелобольного товарища в больнице. Все, что вы услышали, сказано именно ими. Я лечу этого больного и потому их разговор меня удивил, я записал его на мобильный телефон. Контрабандой, конечно. А кроме слов, которые вы назвали, — больше ничего?
— Да чего там, есть еще и другие слова, но я их не знаю. Эти же слышались в речи всех трех собеседников. Только связать их в смысловой ряд я не берусь. Скажу лишь, что слово Лилит — имя демоницы из аккадского верования. Ну, это еще до Вавилона и в Вавилоне...
И тут сказал я:
— Нельзя ли связать слова «область», «район», «регион» и слова «не давать заднего хода», «возвращаться нельзя» в понятие «край без возврата»?
Мужчина встал. Лицо с бородкой, в которой было немало седины, вытянулось от удивления.
— Да, это оно. В Халдее не говорили «убить», а говорили «отправить в край без возврата».
Тем временем Костя посмотрел на часы, делая вид, что мы уже должны идти, а потом достал из кармана две двадцатидолларовые банкноты и положил на стол.
— Спасибо, мы вам очень благодарны.
— Э, так не годится между коллегами. Мы просто поговорили на интересную тему. Уберите деньги.
Это не была деланная деликатность. В голосе ученого слышалась досада.
Костя благодарно улыбнулся, забрал деньги и, пожав хозяину руку, сказал:
— Действительно, на веку, как на быку. Может, и вам когда-то понадобится моя повесть. — Достав из кармана визитку, положил на стол перед ученым.
На улице я подумал о том, что неплохо было бы поработать с книгами, от которых у меня осталось не только воспоминание и запах который они источали, но также горьковатый привкус во рту.
— Быть может, где-то увидим столики под деревом да посидим за кружкой пива. А, как ты? — предложил Костя и тут же добавил: — Я угощаю.
— Слушай, пиво не способствует ясности мысли. Дело ведь слишком серьезное, чтобы его обсуждать на людях.
— Так, а что ты предлагаешь?
— Найдем укромный уголок и поговорим.
Мы шли молча. Из того, что я услышал от ученого, можно было составить фразу: «Маг (то есть я) отправил Лилит в край без возврата». Это говорили все три посетителя больного. Откуда им о том стало известно? Вряд ли от самой Лилит. Об этом мог «сказать» только толстяк — его астральный двойник. Так что, все трое — пришельцы или темные. По произношению они жители запада, севера и востока Украины. Толстяк — южанин. Имеем всю географию. Нет только никого из центра.
Когда я высказал свои мысли Косте, он заметил:
— Получается, что Валтас — большая шишка в иерархии темных, если его посетили такие же, как и он, звери с разных пределов Украины. Кстати, все трое рыжие. Только не такие кабаны как он. Двое — западенец и тот, что с севера — с виду интеллигентные люди, донбассовец — попроще. Их привел начмед именно в то время, когда сестра ставила больному новую систему, а я прослушивал грудную клетку. Не поверишь, но когда они пришли, в палате потемнело, хотя солнце за окном светило, как и прежде. На мгновение мне показалось, что им все известно. Я даже вспомнил о пистолете, который всегда был при мне; я его держу за поясом — под халатом не видно. Если коротко, то в палату зашли три гада. На нас с медсестрой они смотрели как на свою собственность. Я чего поспешил выйти, у меня разболелась правая почка, которая до этого никогда не давала о себе знать. На память пришло тогда твое выражение: «Не может быть дружбы с темным, может быть только рабство у темного».
Слова моего товарища падали в хорошо удобренную почву. Я вспомнил, как меня преследовали эти чудовища — в старой системе и теперь: вторгаются в мое жилище, «роются» в памяти компьютера, подсылают провокаторов, преследуют не просто бесцеремонно, а нарочито откровенно, чтобы спровоцировать меня на какое-то действие; клевещут, что я террорист, уже не говорю о телефонном рэкете.
— Убей его! — вырвалось у меня. Это не был мой зверь-хранитель. Это была моя обида, неожиданно выплеснувшаяся наружу.
Костя удивленно посмотрел, даже остановился.
— Понимаешь, если бы с тем мурлом пришлось встретиться наедине, я, не задумываясь, выпустил бы в него всю обойму. А тут он беззащитен. Не могу. Рука не поднимется. И дело не в клятве Гиппократа, а в чем-то другом. Ты скажешь, что он попал в больницу не без моего участия... Так ведь война! А здесь он пленник, черт возьми. Каждый раз, когда я захожу в его палату, у меня начинает томить правая почка. Медики знают, что такое бывает от постоянной подавленности. Конечно, мне приходится лечить врага, который испортил всю мою жизнь. И не только мою... Один укол его же яда, и он уже был бы в своем крае без возврата. А я вынужден вытаскивать его из могилы. Уже не говорю, что после посещения тех субчиков добавилось подозрение, что он знает, кто его лечит? А это значит, что на меня снова начнется охота. — В голосе Врача слышалась тревога, которую разделял и я. Мне даже показалось, что это я говорю его голосом.
— Послушай, он не знает, кто его лечит. Конечно, если не приходил в сознание.
— Он не выходил еще из комы, — заверил Костя.
— А где эта женщина?
— У Риты. Ожидает, пока ей из дома деньги переведут. Это тоже жертва темных. Знаешь, у меня была мысль застрелить тех троих, а затем отдать себя в руки правосудия. А только где то правосудие? Видел бы ты морду судьи, к которому я обратился после того, как меня уволили из пароходства... А выгнали по клевете моего нынешнего пациента. Я точно знаю. Сообщили люди из управления портом, которые обязаны мне здоровьем.
Некоторое время мы шли молча. Мне вдруг пришло в голову, что имя аккадской демоницы Лилит носит также рыжая «королева секса», о которой рассказывал Костя, и Алисия Бамбух.
Между тем меня не покидало ощущение, что астральный двойник толстяка мог подсмотреть переход сущности пришелицы из тела женщины, в котором она до этого селилась, в тело Кости? На материальном уровне он наблюдал за двумя людьми — мужчиной и женщиной, на астральном же — тремя — мужчиной и двумя женщинами, одной из которых была Лилит. Одновременно он видел еще одного человека, а также струю энергетики, исходившую от него. Тот поток отогнал от плоти двух людей полевую сущность Лилит. Об этом — астральный двойник толстяка поведал астральным двойникам своих посетителей. Мой зверь несколько дней назад «говорил», что астральный двойник видел двух людей в белых халатах, то есть Костю и меня, но не знал, кто мы. Получается, что он — астральный двойник толстяка узнал (идентифицировал) только Лилит (то есть сущность Лилит) и энергетику, которая могла принадлежать Магу (мне). Поскольку посетители говорили между собой на халдейском, то, во-первых, — это сущности халдейских жрецов бога Мардука, которые пришли в материальный мир в эпоху, когда на Российскую империю наложилась астральная форма государственного строя Вавилона, во-вторых, они — посвященные (в своей вере), иначе им не дано было бы вынести в земной мир знания халдейского языка, которым уже много веков никто не пользуется на планете. Похоже, ни мне, ни товарищу моему, пока нечего опасаться.
И тут Костя сказал:
— Представь себе, если бы случилось то, что планировалось пришельцами, и душа Лилит вошла бы в меня. Я что, стал бы женщиной.
— Нет, женщиной ты не стал бы. А вот свойства женщины приобрел бы. В частности, почувствовал бы влечение к мужскому полу.
— Это что, я стал бы педермотом?
— В зависимости от того, чего больше в тебе оказалось бы — Лилит или тебя. Если бы вас было поровну, то ты превратился бы в курия. Ну, психологически, конечно... Кстати, больше всего извращенцев, а также людей с рыжими волосами, появляется во времена потрясений в земном мире, когда астральная составляющая ауры планеты приближается к своему телу — Земле, или вздрагивает под влиянием космических факторов. К счастью мы — нынешние уже выходим из периода апокалипсиса. Потрясения будут, но не более двух раз на сто лет. В то время, когда для апокалиптического периода их должно быть девять-десять на столетие.
— И ты можешь назвать конкретные годы, когда это происходит?
— Конечно. Я тебе, кажется, уже о них говорил. Это годы, сумма цифр которых равна восемнадцати. Ну, например: 1881, 1890, 1908, 1917, 1926, 1935 и т.д. В такое время вместе с нормальными людьми в земной мир приходят особи с плотью человека — мужчины или женщины — и с сущностью противоположного пола. И не только... Приходят уроды с сущностями гиены и других зверей в человеческой плоти. На человечество нападает бешенство. Ведь каждый девятый-десятый — мутант сознания. По сути это бактерии, которые поражают все общество. Поэтому начинается активное брожение. Последствия его — французская революция с эпицентром в 1791 году — шесть миллионов смертей, их скелеты сейчас — в катакомбах под Парижем; октябрьский мятеж 1917-го — следствием системы, которая появилась потом, и функционировала 73 года и семь месяцев, было 62 миллиона смертей; Вторая мировая война, на 1944 год насчитывала 40 миллионов жертв. Любой из годов, сумма цифр которого равна восемнадцати, обязательно зловещий, в большей или меньшей степени.
— Не через эти ли твои исследования на тебя насели черти? — сказал Костя.
— И через эти тоже. А главное, что я вывел на чистую воду все семь голов зверья, вышедшего из моря. Я назвал их поименно — во времени и пространстве. Назвал большую блудницу, которая еще недавно сидела на семиглавом зверье. Ну, и многое другое. Вся эта мерзость кодируется одним числом — 666. Даже их конфессионный цвет — красный имеет этот самый код.
— А это что такое?
— Ну, ты, наверное, знаешь, что цвет любого предмета определяется длиной световой волны атома. Так вот, длина волны атома красного предмета равна семь тысяч пятьсот шестьдесят ангстрем. Посчитай, сколько это будет в сумме... Под красным знаменем в эсэсэрии, фашистской Германии, Китае, Кампучии, Вьетнаме, да где угодно, вымордовали десятки миллионов людей. В частности, только в Кампучии убили каждого третьего.
18
Я оставил Костю возле одного из столиков под каштаном, где пахло пивом и шашлыками. Но не прошел и сотни шагов, как услышал свист. Врач махал мне рукой. Когда мы снова сошлись, он сказал, что звонила только что медсестра.
— Вот, видишь, мне казалось, что я готов к возвращению темного в наш мир. А оказывается, нет. Зря не впрыснул ему его же яд.
— В этом есть и положительный момент, — заметил я. — Ты не совершил смертного греха.
— Это случилось, когда она делала перевязку на лице, — продолжал Костя. — Валтас ничего не сказал, только открыл глаза. Да и сказать вряд ли смог бы, потому что голова обмотанная бинтами. Сестра тут же вышла из палаты и позвонила мне.
Как Костя не пытался овладеть собой, но побелевшие губы и едва уловимая хрипота в голосе выдавали в нем крайнее напряжение. То, чего он хотел — встретиться взглядом с умирающим врагом, — мысль, которая преследует его всю жизнь, — станет для него величайшим испытанием. Сейчас в нем соревнуются два человека: обиженного, затравленного, с изувеченной судьбой, но не с уничтоженной моралью, бойца, который не остановится ни перед чем, чтобы отстоять собственное достоинство. А увидеть на себе взгляд полумертвого врага было для него нечто похожее на романтику. «Конечно, тяжело тебе, приятель», — подумал я. Вдруг мне привиделась целая стая мерзавцев, которая травила и сейчас травит меня — вся опутанная черными бинтами, словно то лежали не люди, а коконы, и взгляд каждого сквозь дырочки в коконах всверливается в меня. «Насекомые! Ядовитые насекомые! — мелькнуло в голове. — Лица параллельного мира, живущие среди людей. Сильные тем, что прячутся в футлярах-коконах. Они нас видят, мы их нет».
— Ты — в больницу? — спросил я. — Можешь взять и меня с собой.
— Нет. Сейчас там — дежурный врач.
Я кивнул на пластмассовый столик, за которым только что сидел мой товарищ.
— Присядем. Да — по шашлыку… Я угощаю.
— Угостить могу и я, — сказал Костя повеселевшим голосом. — Главное идея!
Только официантка принесла заказанное, как зазвонил Костин телефон. Взглянув на дисплей, врач помрачнел. Окинул взглядом шашлыки и пиво, нажал кнопку. Но тут же переключил телефон на звук. Послышался тихий женский голос:
—...Ему стало плохо. Нет, не больному, а дежурному врачу. Молодой же специалист, недавний студент, а здесь столько бинтов! Я сама чуть не потеряла сознание. Неизвестно отчего.
— Он что-то сказал? Ну, больной... — спросил Костя.
— Да у него рот забинтованный. Если бы я была суеверной, то подумала бы, что на меня смотрят из потустороннего мира. Сейчас пойду и попытаюсь хоть губы ему освободить от бинтов.
— Хорошо. В случае чего, информируйте немедленно. — Костя выключил телефон. — Плохо получилось. Валтас, первый раз открыв глаза, должен был увидеть меня, а не того парня. Это следует исправить. Вдвоем поедем. Ты не передумал?
Вахтер на проходной сообщил Косте, что у его тяжелобольного — посетитель. Костя кивнул и пропустил меня к турникету. Уже в кабинете сказал:
— Я не буду ему делать никаких процедур. Главное, чтобы он нас увидел — обоих. — После паузы добавил: — Одному мне было бы неуютно. Как-никак с этим человеком я сидел за одной партой.
Между тем у меня внутри поднималось что-то тяжелое. Это просыпался и вставал на ноги зверь. Но я не видел темного, он, вероятно, находился в другом конце отделения.
Когда мы, уже в халатах и шапочках, шли по коридору, Костя предупредил, что я должен играть роль врача. А я заметил, что с приближением к палате, где лежал толстяк, зверь во мне становился все агрессивнее. «Наверное, это из-за того, что темный, наконец, вернулся в мир людей», — мелькнула мысль.
Я был прав только на половину, потому что в палате сидел еще один темный. На мгновение мне показалось, что рычание моего зверя услышали все: и Костя, и медсестра, которая отмачивала бинты на голове толстого, и тот, что с благодушным лицом наблюдал за движениями медсестры. Я его где-то видел... Да нет, я его знал. Его знал мой зверь, который вырывался из моей хватки. Мне казалось, что я держу за загривок большую собаку — дога или овчарку, и собака вот-вот вырвется. Но мне сказано играть роль врача, а это значит — сдержанного, умеренного человека. Вдруг вспомнил, где я его видел. Он приходил ко мне в сон, вместе с кагэбистом Бутко. Это тот, который живет сразу в двух мирах — земном и астральном, как брюнетка из университета. «Лицо с двойным гражданством — твою мать!», — прорычал зверь во мне.
Больной через отверстия в «коконе» смотрел в потолок. И тут он посмотрел на нас, зашедших, и долго не сводил глаз. На мгновение закрыл глаза, а когда их снова открыл, то уже смотрел на своего товарища, и во взгляде его угадывалась паника и вопрос «как быть».
«А что, нелюдь, жертвы твоих подлостей и коварства предстали перед тобой... — рычал во мне зверь. — Наверное, не хочется в край без возврата?».
Но вся ярость моего зверя была нацелена на посетителя — мужчину, с залысинами и неустановившимися чертами лица, которые менялись в мгновения ока, как у тех уродов из моего передсонья. Так вот она, эта тварь, которая преследует меня уже много лет. Я подумал, что он только исполнитель, и над ним стоит отброс высшего уровня, но от этого я не переставал ненавидеть, а мой зверь во мне бесится. Он — зверь так неистовствовал, будто бы здесь сидел не темный, а пришелец из потустороннего мира.
Тем временем Костя вынул из халата флакон и шприц — тот же флакон и тот же шприц, которым он должен был убить меня. На флаконе белела та же наклейка-рецепт. Не торопясь, снял чехол с иглы шприца...
— Жаль, что нет с нами Ксилантия, — шепотом сказал мне.
И тут больной, который до сих пор лежал неподвижно, дернулся. Посетитель, не обращавший на нас внимания, вдруг поднялся со стула и уставился на меня маленькими глазками. Это были глаза Алисии Бамбулы — желтые в черную крапинку. Он не просто смотрел, а проникал в мой организм и сильными пальцами что-то там давил. Да он меня узнал, несмотря на медицинский антураж на мне. Я почувствовал, что теряю координацию и вот-вот упаду, даже оглянулся, на что бы опереться. Но зверь во мне, который видел в этом человеке чужого и кое-как повиновался, теперь, когда темный запустил в меня щупальца, рванулся... Я не заметил черного шара, как тогда, когда объектом бывал пришелец. Нелюдь просто завял и опустился на стул, какое-то время сидел, словно прихлопнутый; вдруг посмотрел на меня серыми глазами. «Да ведь секунду назад они были желтыми», — мелькнула мысль. Но вот голова склонилась на грудь, опустились плечи. Так сидит кукла, которая еще минуту назад играла роль живого человека и которую отложил кукловод. Костя быстро подошел к нему, потрогал пульс.
— Принесите нашатырный спирт, — сказал медсестре.
Как только та вышла, он подтянул рукав посетителю и ввел в предплечье пол шприца жидкости. У меня же молнией мелькнула мысль, что я только что стал соучастником убийства. Мне и в голову не пришло, что этот желтоглазый ублюдок заслуживает сотни смертей. Сын или внук палачей, которые в недалеком прошлом истребили в концлагерях и застенках энкаведе более шестидесяти миллионов людей... Теперь они делают зачистку от тех, кто мешает им снова поставить дыбом истукана на глиняных ногах. И делают это за счет бюджета независимого государства под видом борьбы с терроризмом. «Сдохли бы вы все!».
Костя поднял глаза на Валтаса и притворился, что собирается набрать в шприц жидкости. Глаза толстяка расширились. Он начал тяжело дышать. Недавно освобожденная от бинтов щека побледнела. От него повеяло мочой. Именно в этот момент вошла медсестра и дала врачу пробирку с нашатырем и ватку.
Тем временем я избегал встретиться взглядом с Костей и медсестрой, потому что из моих глаз все еще глядел зверь. Зато смотрел на Валтаса, на клочья рыжих волос, толстую щеку, уже не прикрытую бинтами, на глаза неизвестного цвета навыкате, громадное тело, под которым панцирная сетка просела почти до пола. По нему скользил не взгляд моего зверя, а вселенская ненависть. В истории бывают периоды, когда тотальная ненависть охватывает все человечество, ибо среди людей — каждый десятый темный. Вдруг грудь толстяка поднялась, он стал задыхаться.
— Э-э, перестань, — послышался спокойный голос Врача. Это касалось меня. — Лучше открой форточку.
Я мгновение постоял у окна, наблюдая за людьми на скамейках во внутреннем дворе больницы, мысленно пытался унять своего зверя. Тем временем Костя поднес к лицу посетителя смоченную нашатырем ватку. Тот никак не отреагировал. Тогда подошел к толстяку, который все еще тяжело дышал, и коснулся пальцев ноги, тогда стал массировать мышцы на икре, но больной никак не реагировал.
Вдруг Костя повел носом, обратился к медсестре:
— Клавдия, разыщите санитарку, пусть перепеленает этого... — кивнул на Валтаса. — Потому что мы здесь задохнемся.
— А с тем как быть? — поинтересовалась женщина, указывая на сидящего.
— Оклимается, — сказал Костя.
Когда медсестра вышла, Врач снова принялся массировать ноги больного. Он поднимал ногу и отпускал, она падала как будто это была нога мертвеца. Тогда обследовал руки — левая из них оказалась также атрофирована.
— Да-а, дружбан моих школьных лет, плохи у тебя перспективы... — отозвался. — Скорее всего, причина — позвоночник. Вот видишь, как бывает — ты перед кем-то опускаешь шлагбаум, гонишь его, ну, другими словами, перебиваешь хребет... А теперь сам — парализованный. Я могу все это прекратить, сразу. — Он вытащил из кармана пузырек и шприц.
Толстяк что-то хотел сказать, но движение губ под повязкой едва угадывалось. Его глаза забегали, он словно умолял о чем-то.
— Зачем ты отправил Ксилантия в бревнокатальный? Потому, что он тебе морду набил? Так ответил бы ему тем же — ты был не слабее его. Во всем мире мужики так сводят счеты. А ты забздел.
Медсестре, которая зашла, Врач сказал снять бинты с губ толстяка. Когда она это сделала, послышались звуки, только отдаленно напоминающие человеческий голос.
— Дела совсем плохи, — сказал тихо Костя. — Ему парализовало артикуляционный аппарат.
Врач подошел ко мне и шепнул:
— Исчезни. Я позвоню.
Но вдруг он посмотрел удивленно, в глазах появился страх. Одновременно я заметил, что во мне вновь активизировался зверь, который, наконец, увидел в посетителе чужого. Не темного, а именно чужого, пришельца из потустороннего мира. Моего земляка, еще мгновение назад сидевшего без движения, неожиданно начало трясти. Если бы Костя не успел удержать стул, он упал бы. Тем временем врач выхватил мобилку и принялся снимать в режиме видео. Существо колотило, на лице появлялись ужасающие маски, как у тех уродов из моих снов. Этот человек много лет прожил в полной гармонии с дьяволом, а теперь между ним и нечистым шла борьба за плоть, в которой жили обе сущности. Я, казалось, видел, как мощные лапы моего зверя отдирают от человеческого вместилища нечистую силу. И тут послышались слова с ретрофлексными звуками, такие же, как и те, что мы слышали в речах предыдущих посетителей больницы. Это были халдейские слова, но произнесенные не человеком, а как бы пространством, в котором мы находились. Только если предыдущие посетители просто разговаривали, то теперь это были гласные и согласные звуки вселенского несчастья. У меня мелькнуло воспоминание, как и тогда, в музее, что я откуда-то знаю фонетику этого языка. Нет, я знаю этот язык, но знание это лежит в ящике памяти, который мне не дано приоткрыть. Однажды я видел, как бился в судорогах один старик. То же происходило и сейчас; это напоминало бой с тенью или борьбу с невидимым врагом — ловким и сильным. Человек уже упал со стула и катался на спине, от кого-то выкарабкиваясь, а затем «сидел» на ком-то, сжимая что-то обеими руками, словно душил. Вместе с тем не прекращалась и битва словами. Слышались восклицания, точнее — рычание двух людей: один выплескивал ненависть в основном на чужом языке, а также слова, которые уже давно мало кто употребляет, другой, наверное, младший, гнал сплошной мат. Это был набор грубых матерных слов, вынесенных из края, где люди не знают, что такое табутивный барьер, а женщину имеют за ничто. Если одного из врагов — пришельца из потустороннего мира не было видно, то хозяин тела, собственно, актер на сцене, на которую превратилась больничная палата, динамично развивал характер персонажа, которого он «играл». Это был человек среднего роста и возраста, коротко подстриженный, с лицом рэкетира и одновременно киллера. Именно это амплуа «актера» подчеркивали несколько заостренные и прижатые к голове, а точнее — прищуренные уши. И — я вдруг рассмотрел — у него были такие же, как и у Валтаса, рыжие волосы. Я не был уверен, что сущности — жители тела дерутся между собой, а не противостоят моему зверю. Между тем из меня вытекала энергия. Моя сила неизвестным каналом перекачивалась в тот поединок. Ведь его — зверя питала моя энергетика. Вспомнилось, что и тогда, когда я нейтрализовал Мусорщика, а позже выгнал его из плоти Кости, я тоже чувствовал себя обессиленным; и совсем недавно в случае с девушкой…
Неожиданно «актер» на полу застыл и лежал с открытыми глазами — теми же — желтыми в черную крапинку. Врач выключил и спрятал в карман мобилку.
— Какие у него глаза? — шепотом спросил я, не сводя взгляда с лежащего.
— Серые, — ответил врач.
— А медсестра что скажет?
Костя шепотом обменялся несколькими словами с медицинской сестрой и та подтвердила, что глаза у того серые. Тем временем вернулся мой зверь, он не «растворился» во мне как обычно бывало, а стоял наготове и не сводил глаз с человека на полу. «У-у, таракан! — услышался злобный голос зверя. — Таракан, перед тем как издохнуть, всегда переворачивается на спину». Я видел человека хотя и собственными глазами, но взглядом моего зверя. У лежащего глаза были действительно желтые в черную крапинку, как у Алисии Бамбулы. А на лице, нет — на морде, хотя и без признаков жизни, появлялись маски, которые я наблюдал у чудовищ из моего передсонья. Это были морды гиены, шакала, несуществующей в природе плотоядной обезьяны...
И все же нечистый был жив, хотя и без сознания — чудище, которое преследует меня много лет.
— Что ты ему уколол? — поинтересовался я у Кости.
На лице врача мелькнула едва уловимая улыбка.
— Физиологический раствор, — сказал он. — А ты что подумал?
— Напрасно, — сказал зверь моими устами. — Теперь эта сука снова будет мучить людей.
На полу лежало обессиленное, но не мертвое, человеческое тело, полным хозяином которого была темная сила. Истинный же владелец его, скорее всего, находился на пути в ад.
— Возможно, будет мучить, — сказал приглушенным голом Костя. — А может быть, и нет...
В палату зашла толстая старуха в халате с ведром воды и каким-то лохмотьем.
— Все, дружбан, делай ноги, потому что сейчас начнется гнусное действо.
19
Два дня я ждал звонка от Кости. Ходил на лиман, готовил борщ, смотрел телевизор — жил, как прежде, не думая, что мне кто-то дышит в затылок. О язвах на левой стороне лица напоминали только розовые следы. Я уже собирался было нанести обещанный визит в библиотеку, как вдруг напомнил о себе мобильный телефон.
— Как настроение? — послышался голос Врача. — Почему не подаешь голос?
— Я от тебя ждал известия.
— Хорошо. Через час встретимся у Ксилантия. Ты как?
— Я не знаю, где живет Ксилантий.
— Ну — там, где мы квасили втроем.
— А-а...
Он подошел к многоэтажке вовремя, одетый, как и прежде, во все белое. При себе имел врачебный чемоданчик. Мы обменялись теплыми приветствиями. Спускаясь по лестнице в котельную, я вспомнил свои первые ощущения, когда меня привез Ксилантий. Тогда было уже далеко за полночь, и я спускался вниз, словно шел в приготовленную для меня ловушку. И не было силы, которая заставила бы меня повернуть назад. Мой зверь тогда бесился и вот-вот должен был выпрыгнуть наружу. На этот раз я его в себе не замечал. Пахло свежими огурцами и селедкой.
— По всему, нас ожидают, — сказал Костя.
На столе стоял нераскрытая бутылка перцовки, миска с огурцами и тарелка с селедкой и нарезанного кружочками лука. Угадывались запахи уксуса и растительного масла.
— Какие люди! — воскликнул Ксилантий, откладывая газету с кроссвордом.
Он обнял нас, назвав Костю бугром, а меня шефом. В нем удивительно сосуществовали черты мальчишки и потрепанного жизнью мужика.
— Это ты разумно сделал, мля... — сказал доктор, указывая на стол. Увидев, как я вынимаю из пакета бутылку коньяка и две банки сардин, добавил: — Ты тоже мудрый.
Затем принялся выкладывать из лекарского чемоданчика шампанское, копченые окорочка, сырокопченые колбасы, кетчуп, горчицу и еще какие-то пакеты.
Ксилантий, наблюдая за тем, заверил, что Костя мудрейший из нас.
...Когда уже была выпита бутылка перцовки, и Ксилантий открыл коньяк, сказал Костя:
— Братцы, пока мы тут еще не набрались до чертиков, предлагаю послушать хронику последних событий, к которым мы все имели непосредственное отношение. Наверное, шефу не все будет интересно, ибо о большинстве из того, что произошло, он знает. О большинстве, но не обо всем.
Свой рассказ Врач начал с того, как он устроился в больницу и как в его отделение привезли тяжело травмированного в ДТП мужчину. Сказал, что им оказался Валтас. О предыдущих событиях Костя не обмолвился ни словом.
— Плохи у него дела, — продолжал он. — Парализованы ноги, левая рука и поврежден артикуляционный аппарат. Ну, я не уверен, сможет ли он разговаривать.
— А есть же Бог на свете! — вырвалось у Ксилантия. Через мгновение он обвел нас неловким взглядом, добавил: — Не подумайте только, что я злорадствую.
— Да, Бог есть, — согласился Костя. — Потому что кроме законов сохранения массы, существует еще закон сохранения подлости. А он заключается в том, что подлость, которую ты сделал человеку, рано или поздно падет на тебя, и упадет с большими процентами. Знаешь, Ксила, что я ему сказал? Я сказал: зачем ты заключил Ксилантия в бревнокатальний? Не мог дать ему отпор, ты был сильнее его.
Неожиданно Костя замолчал. По щекам Ксилантия текли слезы, задрожала нижняя губа, он встал и направился к лестнице.
— Расчувствовался парень... — сказал Костя. — Ага, появился, отец толстяка — прилетел из Португалии, где он сейчас живет, у него там бизнес. Просил, что бы я присмотрел за сыном, пока тот отойдет, и его можно будет транспортировать самолетом. Сказал, что больше доверяет нашим врачам, чем тамошним. Предлагал приличную сумму в долларах. Я сказал, что мне осталось еще две недели, а там придет другой врач. С ним пусть и договаривается.
Из рассказа я понял, что Костя говорил только то, что может сказать в любом кругу людей и в любом помещении. Поэтому спросил осторожно:
— А тот посетитель?
— Склеил ласты, — сказал врач обыденно. — В морге тело. Ожидают, когда за ним приедут и увезут на родину.
Я перекрестился, на что Костя снисходительно улыбнулся.
— Врачи, которых собрал начмед, констатировали смерть от остановки сердца. Ну, переволновался там, что ли... Медсестра сказала, что его перед тем била падучая.
Я не почувствовал облегчение от слов Кости, может, только чуть-чуть. Ведь отошло всего одно звено в цепочке связанных между собой пришельцев и темных. Над ним есть кто-то в столице, а под ним — в моем городе. Уже не говорю о целой армии конвоиров, осведомителей и провокаторов, включая нескольких писателей — коллег по Союзу, которые на него работают. Я бы рад был излить свою обиду слезами, так как Ксилантий, но где их взять? За много лет существования во враждебном окружении я научился прятать эмоции в отдаленный уголок сознания. То, что произошло, ничего не изменит. За мной будут ходить стукачи и провокаторы. Я называю их тихими убийцами. Они убивают психологически. Десяток — соседи по подъезду и двору, остальные — много их — неизвестно кто. Неожиданно у меня вырвалось:
— Какая у него фамилия?
Костя мгновение задумался, вспоминая.
— Какая-то двойственная, — сказал. — То ли Карпенко-Верхогляд, то ли Верхогляд-Свистопляс... А имя Владимир Юрьевич или Владимир Алексеевич. Точно не скажу.
«Двойная какая-то...», — подумалось мне. — Да, их и было двое в одном теле. Кто-то из них — просто темный, а кто-то — пришелец. Так они и существовали в полном согласии. А зверь мой тогда сильно истощился, ведь он вступил в единоборство с двумя сразу.
— Ага, я видел документ — он твой земляк. Возглавляет некую важную государственную структуру. А судя по той матерщине, которая выплескивалась из его рта, он был по меньшей мере генерал-ефрейтором, или ефрейтор-генералом.
Послышались шаги — спускались по лестнице. На лице Ксилантия, появившегося в котельной, не осталось и следа от растроганности. Это опять был мальчик, который жизнь воспринимает как игру.
— А почему стопарики пустые? — упрекнул он.
— Ожидали, пока ты наполнишь, ведь ты справедливейший из розливайл, — сказал Костя.
— Потому, что я живу по понятиям, — сказал Ксилантий, беря коньяк.
И тут завибрировал в моем нагрудном кармане телефон. Звонил Алексей Ризченко.
— Ты далеко от телевизора? — спросил он.
— Подожди...
Я поинтересовался, где здесь телевизор? Ксилантий показал на дверь комнатушки, сказал:
— Вчера свой старый принес.
— А что там? — опять я к Ризченко.
— Тема, которая тебя интересует, — сказал он. — Выбери областные новости, увидишь. Пока.
На весь экран показывали лицо знакомого человека. Потом послышался голос комментатора, который говорил, что это один из тех, которые не помнят, кто они. Известно только, что он вышел из катакомб в составе группы туристов. Оказавшись на поверхности, человек не знал куда идти. Правоохранители, которые появились на вызов гида, не смогли установить личность пришельца. Он говорил на странной смеси слов, хотя и знакомых, но фонетически не похожих на нынешние. К тому же в лексике его время от времени проскакивали слова из другого языка, ну, какого-то восточного. Вдруг на телестудии что-то переключили, и человек заговорил; произношение его действительно напоминало произношение стариков, но самое интересное — в речи слышались также халдейские слова. Первое впечатление было, что я где-то уже видел этого человека. Но вскоре понял, что никогда и нигде не видел; у него было лицо без индивидуальных черт; единственное, что запоминалось, это уши: прижатые к голове, как у зверя, который приготовился сделать прыжок на свою жертву. Лицо без опознавательных черт делало его похожим на пришельца, который сглазил меня в поезде. Оно было похоже и на того, который преследовал меня на лимане, и того, из которого я выгнал нечистого в этом помещении.
— Похоже на то, что уже некому стало встречать пришельцев из края без возврата, — сказал Костя.
— Ага. Только надолго ли... — заметил я.
Ксилантий посмотрел, не понимая о чем это мы, а затем наполнил рюмки.
— А этот, — он кивнул на телевизор, — напоминает мне хмыря, который здесь разорялся.
— Никого он тебе не напоминает, — заверил Врач. — Это существо из другого мира.
...Неподалеку от дверей в котельную стояли урны для мусора, а возле них лежали две дворовые собаки. Увидев нас, они лениво шлепнули хвостами об асфальт.
— Ишь, какие вежливые, — отметил Костя. — А увидел бы ты их, когда мы появились здесь с демоницей...
— Я чего предложил выйти и подышать свежим воздухом... — сказал я. — Не хотел посвящать твоего друга в то, что произошло в больнице. Так вот ты впрыснул посетителю препарат из бутылочки: после чего он, как ты говоришь, склеил ласты. И все это происходило на глазах у толстяка. По сути, твои действия напоминали шантаж и убийство. Да? Пройдет неделя-две, больной оправится и расскажет все, что видел. Кому? Подельникам. Или ты считаешь, что трое погибших в ДТП, единственные, с кем он имел дело? Может быть, и единственные, но здесь, в Одессе. А трое из регионов, которые болтали на халдейском языке? Паутина темных и пришельцев из потустороннего мира после его сообщения заколеблется по всей стране и далеко за ее пределами. С нами уже будут работать не тихие убийцы, а традиционные киллеры.
— Кто такие тихие убийцы? — поинтересовался Костя.
— Ну, те, которые тебя гонят... А точнее загоняют в больницу — инфарктное, психическое, наркологическое или какое-то другое отделение и в итоге — на тот свет. Эта технология у них разработана до мелочей еще с кагэбистских времен. Твою же нишу в обществе займет пришелец из Вавилона — месопотамского или большевистского — не имеет значения. А потом, когда появится другая — оппозиционная к действующей власти сила, судить за душегубство будет некого, мол, ну, умер человек в больнице, от болезни.
Костя долго молчал и, наконец, сказал:
— Это ты точно — насчет тихих... Они убивают не только нас, но и наших детей, которых мы не родили, потому что не видели перспективы их содержать. Нам с Ксилантием уже за сорок, а мы… А-а... — он безнадежно махнул рукой. — А ты не подумал, что толстяк может сообщить власти?
— Маловероятно, ведь тогда всплывет, кто настоящий владелец яда, — сказал я. — Конечно, если у него есть что-то в голове.
— Вот-вот, поэтому я и не боялся демонстрировать ему его же бутылочку. Пусть, пала, знает, что он для нас прозрачен. А так как ты писатель, то факт организации твоего отравления может разлететься по средствам массовой информации. Валтас всегда был подлецом, но никогда не был болваном. Правда, он может впоследствии посвятить отца.
— Вряд ли, — усомнился я. — У темных родственные связи ничего не значат. Открыться темный может только такому же, как сам, или пришельцу из потустороннего мира. А то, что толстяк темный, у меня нет никакого сомнения.
Костя не отвечал. Я также думал о своем. Что изменится для меня со смертью моего мучителя? И кто на самом деле его убил: Костя или я? Ну, не я, а мой зверь, который сначала не узнал в нем пришельца, а потом не мог с ним совладать. Вдруг послышался голос Ксилантия из подвала:
— Э-э, заходите уже; коньяк испаряется.
20
Я стоял на пирсе, где мне назначил встречу Костя, и наблюдал за посадкой на большой белый корабль с названием «Oceana». На борт поднимались как новые пассажиры, так и те, кто сходил с него на берег. Новые имели при себе сумки, и их сопровождали близкие. Я долго стоял в стороне группы и уже начал беспокоиться, как вдруг поднял глаза и увидел на палубе человека в униформе офицера флота. Он смотрел на меня с высоты семиэтажного дома и хотя лицо с такого расстояния я не мог разглядеть, но то был Костя. Вместо форменной фуражки голову ему покрывала тюбетейка. Он ничего не говорил, не сделал жеста рукой, однако на лице его угадывалась улыбка. И тут из-за спины у него вышла женщина в белом халате и с красным крестом на нагрудном кармане. Это была Рита. Она подала ему фуражку с «крабом», постояла некоторое время, глядя на меня, и отошла. Я не мог сообразить, что произошло. На мгновение показалось, что это сон, но сон приятный, мне не хотелось из него выходить. И тут на месте Риты появился Ксилантий, с морским воротником на белой рубашке. Он поднял вверх руки и показал рукопожатие. Я уже собирался в ответ повторить его жест, но вдруг заметил, что ему что-то сказал Костя и Ксилантий отошел. Поодаль на палубе стоял матрос и наблюдал за группой пассажиров внизу. «Да это же Бакс!» — мелькнуло в голове. Да, это был Бакс, круглолицый, широкоплечий с бобриком светлых волос. Я попытался проснуться, как не раз такое делал, когда мне снились глупости, но не смог. Это была действительность, а не сновидения. Тем временем Костя снял тюбетейку и надел фуражку. Теперь это стоял настоящий офицер морского флота, я бы его никогда не узнал.
И тут в воздухе появилась тюбетейка. Я не успел даже заметить, как ее бросили. Она летела, вращаясь, словно диск и ее подхватил высокий человек, стоявший в нескольких шагах от меня. Между тем Костя поднес к уху свой телефон. Я также полез в карман, но в это время человек, поймал тюбетейку и приложил к уху телефон. Скоро он подошел ко мне и подал сначала тюбетейку, а затем трубку.
— Это вам, — сказал он.
Я успел заметить, что тюбетейка внутри имела конверт, прикрепленный клейкой лентой.
— Надень тюбетейку, — послышался Костин голос. — Отныне человек, телефон которого ты держишь, будет тебе за ангела-хранителя. Обменяйтесь с ним номерами. Пока ты в Одессе, можешь на него положиться. Ты все расслышал?
Неожиданно во мне ожил зверь-хранитель. Где-то неподалеку появился темный. Я окинул взглядом десяток пассажиров, оставшихся у трапа. Там его не могло быть — мой зверь уже давно дал бы о нем знать. Между тем чудовище во мне поднялось на все четыре лапы и я вынужден был схватить его за шею. К группе приближалась женщина — в красном платье, невысокого роста, с пышными рыжими волосами. «Так вот оно что! — подумал я. — Недаром она приходила к Косте в сон...». Женщина не была красавицей, но фигура ее манила словно магнитом. Она источала не просто женственность, а греховную женственность. Вспомнились слова Кости: «Мы с ней пахали, как два черных вола». Женщина скользнула по нас с высоким мужчиной взглядом, но мне и этого было достаточно, чтобы увидеть ее глаза — желтые в черную крапинку. «Да это же глаза Алисии Бамбулы — мелькнуло в голове. — И не только глаза, но взгляд — всеохватывающий, заинтересованный. Одновременно это были глаза астральной женщины, изнасиловавшей меня во сне».
— Ты все расслышал? — повторил врач.
— Да. — сказал я. — Кажется, к тебе пришли.
— Вижу уже, — сказал Костя. — Сон оказался в руку.
Между тем женщина остановилась у трапа и подняла глаза.
— Так, пока! Созвонимся. — Костя повернулся и пошел вглубь палубы.
Я и теперь еще, имея на голове необычный головной убор и улавливая запах Костиных волос, не был уверен, что это явь, а не сон.
— Пошли уже, — сказал худощавый, пряча в карман мобилку.
Это был тот человек, который вместе с Баксом выгнал киллеров из дома, где живет моя сестра. Теперь он был в пепельного цвета бриджах, на ногах имел белые туфли и такие же белые носки. Мужчина чем-то напоминал страуса. Пока мы отходили от пирса, зверь во мне успокаивался, а со временем и вовсе увял. Но не исчез. Неподалеку был не просто темный, а пришелец из потустороннего мира женского пола.
— Мое имя Степан. — Мужчина протянул руку, и я почувствовал жилистые мощные пальцы. — А вы можете не называть себя — вас я знаю из рассказов ребят.
— Что это за странная мистификация? — поинтересовался я.
Степан не стал строить из себя бестолкового.
— Да, это чудо. Еще две недели назад никому и в голову не могло прийти, что такое произойдет.
— Он подписал контракт?
— Ага. С самим собой.
Я посмотрел вопросительно. Мужчина улыбнулся и предложил посидеть под платаном в припортовом кафе. Он заказал шампанское и персики. Когда мы выпили за семь футов под килем для Кости и его друзей, мой новый знакомый сказал:
— Да, с самим собой. Тот круизный лайнер принадлежит ему. — Увидев на моем лице изумление, он добавил: — Ну, не только ему — там еще есть совладельцы: грек и португалец — бывшие одесситы. И команда там из украинцев, греков и португальцев. А судно приписано в греческом порту.
Степан вторично плеснул в фужеры, звякнул своим о мой и, молча, выпил.
— Кости что удалось раздобыть волшебную лампу Аладдина? — спросил я.
— Волшебная лампа. Он связывает все с вашей встречей. После того, что произошло, он стал верить в приметы. Вы, по его мнению, приносите изменения в жизни. Большие перемены.
— Костя преувеличивает, — сказал я, хлебнув шампанского.
— Возможно. А может, и нет.
— Где найти человека, который изменил бы мою жизнь к лучшему? Или хотя бы сделал ее спокойной.
Степан поднял на меня светло-голубые, почти белые глаза.
— Судя по тому, что мне говорил Костя, вы расшевелили злонамеренное гнездо и теперь вас преследуют. Он намекал на какое-то сатанинство, но я в это не верю. По всему, вы просто наступили кому-то на мозоль. Какой-то коммерческой или политической структуре.
— Можно и так сказать, — согласился я. — Но как случилось, что Костя...
— Это и для нас всех стало неожиданностью. У Кости есть тетка — жена бывшего, еще имперского, промышленника. Ну, он наворовал, как все они. Костя к ним приходил только, когда надо было кого-то пролечить. Оба — пенсионеры, жили на Черноморке, на самом берегу. Купили у какого-то обанкротившегося нувориша дом. Ну, не совсем дом... Трехэтажную виллу со всеми прибамбасами; в нескольких метрах от моря. Костя возмущался, что те падлы, простите, их там целая улица, заблокировали доступ к пляжу. Но не это важно. У родственников есть сын — алкаш, ему где-то под пятьдесят. А полгода назад теткин муж, который перенес несколько инфарктов, вдруг умер — на восемьдесят пятом году. Поэтому она стала наследницей. Это было полгода назад, и вот недавно тетя позвонила Косте, чтобы пришел. Ну, он прихватил чемоданчик с лекарственной утварью и поехал на Черноморку. А там, кроме нее и ее пьяного сына, оказался еще нотариус... Короче, теткин муж, перед тем как умереть, составил завещание, в котором недвижимое имущество отписал жене, а движимое — два дорогих автомобиля и круизный лайнер — сыну и Косте. Управлять движимым имуществом назначил Костю, ну с тем, чтобы он все доходы помещал на совместный с Геннадием, сыном, счет. Кроме всего, в обязанность Кости входило лечить и ухаживать за тетей и двоюродным братом. Там еще куча всяких обязанностей.
— У теткиного сына есть дети?
— Нет. Поэтому они и включили в наследство Костю — нормального, надежного человека.
«Только бы наследство через Костю не перешло к тем, кому все это когда-то здесь принадлежало, — мелькнула мысль. — Не случайно рыжая демоница сообщила ему во сне о своей беременности».
— А кем Костя числится на судне? — спросил я.
— Врачом. А по совместительству, хе-хе, хозяином лайнера — их с Геннадием доля в стоимости плавучего предприятия — более шестидесяти процентов. Дядя еще оставил им, кроме всего, несколько счетов в греческих и португальских банках. Их суммы Костя не назвал. — Степан замолчал, постучал ногтями по пустому уже фужеру, задумался: — Да, станешь суеверным и поверишь в мистику, когда на тебя свалится такое богатство, — сказал, помолчав. — И это после скитаний, сомнительных заработков и по сути войны с всякими мерзавцами.
— Я видел на палубе Ксилантия и Риту.
— Да. Костя не бросает своих людей. Рита — медсестрой там, как и в прошлые годы, когда они плавали на круизном. А Ксилантий — матросом. Там есть еще один из наших — тоже матрос.
— А вам места не нашлось? — поинтересовался я.
— Нашлось. Механик собрался на пенсию. Я по образованию инженер-механик. Но у меня семейные обстоятельства не позволяют. Пусть, может, погодя. Там хорошо платят.
Степан достал из кармана складной нож и, разрезав персик, отделил косточку. Одну половинку положил передо мной.
— А вам подходит этот головнй убор, — сказал неожиданно. — Скуластое лицо, смуглость... Надеюсь, он и вас будет оберегать, как оберегал Костю.
Я подумал, что оберег мне сейчас нужен, как никогда. Уже в который раз поймал себя на мысли, что хочется заглянуть в конверт, спрятанный в тюбетейке.
—....Но, думаю, в Одессе вам бояться нечего. Когда еще гидра срастется?
«Очень быстро срастется», — мелькнула мысль. К сожалению, Степан видел только телесную форму «гидры» и не имел представления о ее связи с Темным Сателлитом. Скорее всего, он также не знает о пришельцах с потустороннего мира. О Косте такого не скажешь. Пришелец почти выгнал его из его же собственного тела. А способствовала этому «королева секса», которая, по всему, не собирается оставить Костю в покое. Она будет знать его место нахождения, где бы он ни был. Похоже, что она, действительно, понесла от Кости. А только что может родить пришелица из потустороннего мира, которая захватила тело земной женщины?
Степан достал мобильный телефон, сказал, что нам следует обменяться номерами. Когда мы это сделали, он взял мою мобилку и, осмотрев, сказал:
— Смартфон. По всему, вещь — не из дешевых. Две сим-карты. Но пользоваться ею я бы не советовал. Здесь есть датчик, который фиксирует ваши координаты в пространстве. Ну, — через айпиадрес телефона и спутник вас найдут, где бы вы ни были, с точностью до одного метра.
— А в других, — я кивнул на его телефон, — разве ее нет? — поинтересовался.
— Есть, — ответил Степан, — но ваш высвечен. Иначе они не вычислили бы место вашего пребывания.
— Вычислить, где я мог бы быть, они смогли бы по домашним телефонам: моим и сестринским, которыми мы часто переговаривались.
— Да, но сделать это с помощью мобилки значительно проще и точнее. Надо только знать ее номер. Я к чему веду? Если есть немного денег, то купите дешевый аппаратик, хотя бы вот как мой.
Я сказал, что прикину свои возможности, а потом спросил, не посоветует ли он, как мне оказаться в Кишиневе.
— Заграничный паспорт имеете при себе?
— Да.
— Ну, так и — вперед. Ага, еще, — он оглянулся на красные пластмассовые столики, за которыми сидели в основном матросы, понизив голос, сказал: — С оружием туда нельзя. Сдадите перед этим пистолет.
— Кому?
— Мне.
— Где вы берете оружие? — поинтересовался я шепотом.
— Покупаем. — Подумав, добавил: — Ну, конечно, не в супермаркете... С Тирасполя ребята привозят. Хотите — снайперскую винтовку, базуку или миномет? Пожалуйста, были бы деньги. Там арсенала на всю Европу.
— Вот как... — «А я был прав, когда подумал, что в колесо БМВ попала пуля снайпера», — мелькнула мысль.
Степан встал.
— Мне пора. Будем держаться вместе. Когда надумаете в Молдову — звоните. У меня на таможне — знакомые. Может, нужна будет какая-то подстраховка, я знаю.
…На пирсе, куда я вернулся, стояло всего несколько человек. Между тем трап, который уже подняли, заползал в борт, а на палубе метались матросы. Я смотрел вверх, а мой зверь — на провожающих, среди которых бросался в глаза яркий наряд «королевы секса». «Конечно, Костя не мог не положить на нее глаз», — подумал я. Это был сгусток эротики. А еще — это была ходячая провокация мужчин на супружескую измену. Вместе с тем женщина напоминала зомби. Она будто повиновалась не движеньям собственного сознания, а какой-то внешней силе. Я все время крепко держал за шею моего зверя-охранника. Когда же он начал сопротивляться, я отошел вглубь морвокзала и поднялся по лестнице на второй этаж. В это время корабль начал медленно отчаливать. Вскоре он удалился на столько, что его можно было видеть всего. Это был огромный белый лайнер на фоне синего неба. Погодя он взял курс на юго-запад и стал уменьшаться. Мне показалось, что с ним отходила и часть моего недавнего тревожного прошлого.
В конверте, который я, наконец, оторвал от подкладки тюбетейки, оказалась пачка десяти стодолларовых купюр и короткая записка: «Это — твоя доля от нашего заработка. Созвонимся». На мгновение я растерялся — ведь с ними ничего не зарабатывал. И вдруг понял: Костя заплатил мне за участие в похищении меня. Подарок смутил. Я почувствовал себя человеком, которого втянули в сомнительную игру. Одновременно сумма пополняла мой похудевший бюджет и открывала возможность поехать в Молдову. Я перекрестил белый корабль на горизонте и надел тюбетейку.
* * *
Непривычно было почувствовать себя человеком, которого никто не преследует. Но это здесь — в Одессе, а как будет в моем городе, кто знает? Поэтому я не спешил с отъездом; продолжал ходить на Куяльник, хотя язвы на лице уже совсем затянуло.
Я знал, что моя квартира, лестницы и все маршруты, которыми ходил, покрывала густая, черная энергетика. И сомневался, исчезла ли она после того, как сдох главный оборотень в погонах? Заказчик же и сценарист, который разрабатывает сценарии преследований, скорее всего, жив и теперь подыскивает нового Верхогляда-Свистопляса.
Когда я вспоминал Навонченко с ротвейлером и Ворону с терьером с моего этажа, Линника с четвертого и Изюмского с третьего, к горлу каждый раз подкатывала тошнота.
Такие рассуждения и эмоции склонили меня не спешить с отъездом домой, вместо этого взять курс на Кишинев.
Продолжение: Часть 3
